Хорошая сестра

Я говорю ему, что нет, но челюсть его все равно напрягается.

– Могу я кое-что сказать? – спрашивает он. – Знаю, ты любишь свою сестру, но… – Он качает головой, вздыхая. – Что-то в ней не так. Словно она не знает, где заканчивается она и начинаешься ты. Будто она думает, что ты… принадлежишь ей или что-то в этом роде.

Я хмурюсь.

– Да и у тебя с ней границы не лучшие. Ты слепо веришь всему, что она говорит. Не ставишь под сомнение ни единое ее слово.

Я размышляю над его словами.

– Это была идея Роуз расстаться со мной? – спрашивает он.

Я скрещиваю руки на груди. Уолли поднимает бровь.

– И почему я не удивлен, – продолжает он. – Ферн, назови мне хоть одну причину, почему ты хочешь со мной расстаться, и тогда я…

– Я встретила другого, – отвечаю я.

Уолли замолкает, как и было задумано. Пока что я стараюсь не думать о том, что это Роуз предложила так сказать. («Не позволяй ему переубедить тебя. Как только он начнет с тобой спорить, скажи, что встретила кого-то другого. Это он не переспорит. Вопрос будет решен чисто и быстро».)

– Когда?

– Пару недель назад. Тебя часто не было рядом последнее время. – Я избегаю его взгляда.

– Ого, так значит… это серьезно? Он тебе действительно нравится?

(«Его это должно задеть, – сказала Роуз, – но это для его же блага».)

– Да.

От боли на его лице у меня щемит сердце.

– Мне жаль. Я… был поглощен работой. Я не поставил тебя на первое место.

(«Будет трудно, Ферн. Ты захочешь позволить ему отговорить тебя. Но нельзя. Когда он расстроится, не говори ничего».)

Что ж, эту часть выполнить легко, потому что я не в состоянии сказать ни слова. Все мысли и слова застряли в горле, запечатаны. Я обхватываю себя руками. Уолли делает шаг ко мне, но в последний момент передумывает.

– Что ж, я тогда лучше пойду.

Я киваю. Ком в горле нарастает. Уолли направляется к двери. Дрожь в груди превращается в нечто более тяжелое. Во всепоглощающую боль.

– Сделай для меня кое-что, – говорит Уолли.

Я киваю.

– Помни, что я сказал о твоей сестре.

Не дожидаясь моего ответа, он поворачивается и уходит.

Жить с Роуз не так уж и плохо. Она покупает для меня новое постельное белье (стопроцентный бамбук) и освобождает место в гостиной, чтобы я могла заниматься йогой. А по вечерам мы спокойно проводим время вместе, смотря фильмы или читая книги на диване. Я слышала, что беременность приводит к повышенной утомляемости, и, как оказалось, это не шутка. К счастью, я нахожу возможности вздремнуть – на коврике для йоги, на креслах-мешках в секции детской литературы на работе, в машине Гейл, когда она просит сходить за лимоном. Я пользуюсь этими шансами подремать, как только подворачивается случай, и мне снятся сны. Необычные сны в ярких красках. Обычно об Уолли.

Я не была готова к тому, что буду скучать по нему. Весь день, каждый день. Это грызущая боль в груди, раздирающая настолько, что хочется вылезти из собственной шкуры. Это напоминает о том, как я скучала по маме после ее передозировки – мне ее так не хватало, что я завывала. Однажды я узнала, что тосковать по кому-то принято молча, иначе это расстраивает окружающих. Из-за этого они чувствуют, что тебе их мало, что они тебе безразличны. Роуз, в частности, чувствовала себя именно так.

«Тебя волнует только мама! А ведь это я заботилась о тебе всю твою чертову жизнь!»

Я не хочу, чтобы кто-то думал, что он мне безразличен. Поэтому я скорблю молча, незаметно. Пока что это работает, в нынешней жизни. Но очень скоро меня ждет еще одна утрата. Мой малыш. И, боюсь, эта тоска может стать той, что раздавит меня окончательно.

Утренняя тошнота достигает своего апогея примерно на восьмой неделе. Меня тошнит постоянно, малейшего запаха еды достаточно, чтобы мне стало плохо. Когда в библиотеке ко мне подходят посетители, я больше не притворяюсь, будто меня кто-то зовет, а просто смотрю прямо и продолжаю идти, куда шла. Однажды Тревор на обед разогрел в микроволновке остатки китайской еды, и запах от нее был такой сильный, что мне пришлось забрать ее, положить в пластиковый пакет и отнести в мусорный бак на улице, не обращая внимания на его возмущения и протесты. А как только он попытался расспросить, что это вообще было, мне снова стало дурно при одной мысли о том запахе, и, прижав ладонь ко рту, я убежала в свой потайной чулан.