Хорошая сестра

Я остро ощущаю каждое изменение в своем теле. Чувствительность груди, особенности голода, частота походов в туалет. Все это бессмысленная загадка, на которую мало ответов. На самом деле, чем больше я читаю о беременности и рождении детей, тем больше понимаю, что это очень примитивный и древний процесс. Меня удивляет, что при всех достижениях медицины нашего времени до сих пор не придумали лучшего способа продлевать род! Ради всего святого, мало того что женщина должна девять месяцев вынашивать плод в матке, а затем выталкивать его из чрезмерно узкого отверстия (или, что еще хуже, разрезать себя, если он не выходит сам), она должна еще и ежечасно ухаживать за ребенком, кормить его жидкостями из своего еще не зажившего тела! Безумие! Должен быть лучший способ. Но сколько бы я ни исследовала этот вопрос, я так и не нашла тому альтернативного способа.

На двенадцатой неделе мы с Роуз отправляемся на первое обследование. Роуз представляется узисту как «мать», а мне достается роль «суррогатной матери». Меня ошеломляют нахлынувшие на меня эмоции, когда я вижу на черно-белом экране движение. Полагаю, виной всему гормоны. Узист показывает нам голову ребенка, позвоночник, четыре камеры его сердца. Она щелкает кнопкой, и картинка становится трехмерной – ребенок вдруг приобретает красновато-розовый цвет, что делает его похожим на маленького инопланетянина. В тот момент я убеждаюсь, что именно гормоны управляют моими чувствами, поскольку только мать может любить нечто настолько с виду странное.

Но опять же, не я его мать. Я лишь носитель.

– А папа у малыша есть? – спрашивает узист, когда мы заканчиваем. – Я могу распечатать для него фотографию.

– Отец был бы рад, спасибо, – отвечает Роуз. – Сейчас он в командировке.

По словам Роуз, Оуэн вернется домой, как только закончит работу. На прошлой неделе он даже прислал по почте из Лондона маленького медвежонка Паддингтона вместе с открыткой, в которой рассказал, что даже купил про него книжку, которую ему не терпится прочитать малышу или малышке. Я не смогла сдержать улыбку. Оуэн будет отличным отцом, и моему ребенку – ребенку Роуз – повезло иметь такого отца. И все же, когда я смотрю на изображение на экране, – в качестве суррогатной матери, – я испытываю такую боль в груди, что впервые в жизни наконец понимаю, что значит «разбитое сердце».

– Что ты там задумала? – спрашивает меня Роуз. На ней ее спортивный беговой костюм, она собирается уже выходить, а я сижу за кухонным столом с книгой и библиотечным каталогом «Афиша», в котором подробно описаны предстоящие мероприятия в библиотеке. Рядом лежат документы для поступления в больницу.

Меня поразило, как быстро они пришли, после нашего последнего УЗИ – на следующий же день. Помимо эффективности системы я оценила, что бумаги пришли старомодным способом – на пяти страницах формата А4, сложенных втрое. В наши дни большинство документов отправляется по электронной почте, к моему разочарованию, поскольку мне всегда нравилось заполнять документы традиционным способом – ручкой на бумаге. Мне нравятся аккуратные маленькие квадратики – по букве в каждом. Нравится слышать мягкое царапанье шариковой ручки по странице, синий цвет на черно-белом фоне.

– Ферн? – повторяет Роуз. – Чем ты занята?

Такое ощущение, что последнее время Роуз проявляет ненасытный интерес ко всему, что я делаю. Не важно, спешит ли она на встречу или смотрит захватывающую программу по телевизору, мои дела интересуют ее неустанно.

Я вздыхаю.

– Читаю, бумагами занимаюсь.

Она нависает надо мной из-за спины, заглядывая в документы, что ужасно раздражает. Большую часть я уже заполнила. Единственная графа, которая осталась пустой, это «Контактное лицо при чрезвычайных ситуациях».

– Укажи меня, – сразу же отмечает Роуз. После небольшой паузы добавляет: – Или ты хочешь указать кого-то другого?

Может, это лишь мое воображение, но мне слышится легкий намек на насмешку в ее голосе. Интересно, что в этом забавного?

– Нет, никого, – отвечаю я, вписывая в четыре квадратика буквы ее имени. Ведь Роуз – мой человек, моя половинка. Другие люди могут приходить и уходить, но она всегда будет рядом. Знаю, мне в этом повезло. Только вот сегодня мне от этого грустно.

Я уже на четвертом месяце беременности, и Роуз сообщает, что хочет поговорить со мной о чем-то важном. Все больше и больше мне начинает казаться, что для нее важно практически все. Что я ем, сколько сплю, сплю ли я на спине. Но сегодня ее выражение лица более хмурое, чем обычно, что вызывает у меня интерес.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Это распоряжение об усыновлении, по которому юридически все твои родительские права и обязанности переходят ко мне.

Я мрачно смотрю на документы – целая кипа страниц, испещренных юридическими терминами. В глаза бросаются слова «Отказ от родительских прав».

– Это простая формальность, – говорит Роуз. – Нам не обязательно оформлять это официально до рождения ребенка. Но я хотела поговорить с тобой… о Рокко.

Я поднимаю на нее глаза.

– А что с ним?

Роуз, хмурясь, осторожно покусывает нижнюю губу.