Хорошая сестра

Неужели я допустила социальную оплошность? Я что, должна рассказать каждому, с кем работаю, что беременна? Я полагала, что они заметят мой растущий живот и тем самым сочтут себя проинформированными, но я хорошо усвоила, что если не придерживаться определенных социальных норм, то можно кого-то обидеть.

– Что ж, о таком обычно на ранних сроках не объявляют, – отвечаю я, поскольку, похоже, это как раз тот самый случай. – На случай, не дай бог, если что-то пойдет не так.

Гейл кивает, очевидно удовлетворенная этим объяснением.

– Так кто же отец? – спрашивает Линда. – Не тот ли красавец американец, что был с нами в боулинге?

Я делаю вид, что изучаю настольный календарь. Поскольку с другими мужчинами, кроме Уолли, меня не видели, их предположение естественно… но я не хочу подтверждать эту информацию, так как еще не сообщила Уолли. Я рассчитывала, что это одна из тех социальных ситуаций, когда о таком спрашивать неприлично. Очевидно, я ошиблась, поэтому просто игнорирую вопрос и занимаюсь книгами у себя на столе. Спустя пару минут Гейл и Линда понимают намек и разбегаются. К сожалению, именно в этот момент ко мне решает подойти Кармель.

– Вы-то мне и нужны! – говорит она. – Гейл утром проводит занятие по устранению неполадок с компьютерами, принтерами и ксероксами. Я подумала, может, вы захотите присоединиться?

Я открыла было рот, чтобы возразить, но Кармель меня опережает:

– Это всего двухчасовое занятие, и можно все два часа сидеть.

Мы смотрим друг другу в глаза. Кармель пока никак не комментировала мою беременность, но такое чувство, что она знает… На прошлой неделе, например, когда она застала меня выходящей из потайного чулана, где я проспала два часа, то просто отвела глаза в сторону. А на позапрошлой неделе она попросила меня обклеить несколько новых книг самоклеящейся бумагой, и за этим занятием я половину рабочего дня провела сидя. А все те случаи, когда она приносила мне стакан воды или предлагала выйти на улицу подышать свежим воздухом?

– Все довольно просто, а если понравится, сможете в будущем сами вести занятия, – продолжает Кармель. – А значит, несколько часов в неделю вы сможете делать свою работу сидя. А еще там бесплатные торты и чай!

И это все решает. Я по-прежнему беру с собой на работу бутерброды, но последнюю пару недель обнаружила, что между приемами пищи успеваю проголодаться, так что устоять перед тортом невозможно. Я прихожу в учебный класс на пятнадцать минут раньше (само собой) и занимаю место за первым столом. Когда приходят остальные, меня воодушевляет тот факт, что они – люди старше меня по меньшей мере лет на тридцать – разделяют мое раздражение к вопросу неполадок с техникой. Я также понимаю, что, как и я, они в ситуации «не-можешь-их-победить-встань-на-их-сторону». А посему в окружении этих стариков я ощущаю некое чувство товарищества. Как и я, они ворчат, с подозрением глядя на справочники, разложенные у каждого компьютера, после чего неохотно обращают свое внимание на Гейл. Как и я, они надеются научиться, но еще больше надеются, что можно будет сослаться на то, что учебный процесс слишком сложный и им он просто не по силам.

К нашему разочарованию, Гейл преподает спокойным голосом и понятным языком, а материал усваивается достаточно легко. К концу двухчасового занятия я думаю, что без проблем смогла бы помочь своим однокурсникам в некоторых ситуациях, связанных с выявлением и устранением неполадок нашей техники.

Кармель ожидает меня у выхода из кабинета, и я вынуждена сообщить ей, что занятие оказалось более простым, чем ожидалось. Будучи загнанной в угол, я также признаю, что через пару таких уроков рассмотрела бы возможность проводить их самостоятельно, первое время под руководством Гейл.

Судя по едва уловимой улыбке Кармель, она воспринимает это как победу.

Вечером, когда я захожу навестить маму, Тереза, как обычно, возится со своим аппаратом. С каждым моим визитом маме становится все лучше. Теперь она может связать вместе по несколько слов.

«Как ты?», «Тебе не холодно?», «Можно мне… еще воды?».

Книги, как прогнозировала Тереза, она пока не читает, но определенные успехи делает.

– Привет! – здороваюсь я с порога.

Тереза поднимает глаза.

– Ферн!

Мама выглядит так, будто день у нее выдался не из лучших. Волосы не уложены, на ней пижамные штаны и футболка, а на ногах только носки. Лицо в слезах.

– Думаю, Нине на сегодня хватит, – говорит мне Тереза, когда я захожу в палату.

– Мам, что случилось?

Мама качает головой и вытирает щеку салфеткой. Тереза делает головой жест, который, как я понимаю, означает, что мне нужно выйти в коридор, чтобы мы могли поговорить наедине, что я и делаю.

Выйдя за мной следом, Тереза говорит:

– Должна вас кое о чем предупредить.

Она замолкает, будто ожидает, что я что-то скажу. Вопроса она не задала, но я киваю ей в знак согласия.

– Последние несколько недель ваша мама говорила некоторые вещи, – начинает она.

– Да, я знаю.