Хорошо, когда улыбаются

Небрежно взяв у докладчика программу, она на минуту ткнула в неё нос. И как только она его опустила, так сразу перестала казаться задавакой. Наоборот, она стала даже симпатичной. Ну такой симпатичной, на которую просто ужасно хотелось смотреть. Оказывается, всё дело было в носе. Нечего его в небо задирать. Нос не для того дан человеку, чтоб его держать кверху.

Но вот девчонка оторвала нос от программы и, опять став похожей на задаваку, направилась в комнату.

— Ты бы поблагодарила товарища. И вообще, вы бы познакомились, что ли, — сказал артист, улыбаясь.

Девчонка чуть опустила нос и ужасно симпатичным голосом сказала: «Спасибо». А потом протянула руку докладчику и тем же ужасно симпатичным голосом добавила: «Ава».

— Что? — удивлённо переспросил докладчик. Ему послышалось что-то чудное. Так маленьким ребятам, которые ещё ничего не знают, называют собак: «Ав-ав. Вон ав-ав бежит», — говорят им взрослые.

Девчонка повторила: «Ава».

— Ава?..

— Ну-да, Ава, — вмешался артист, — Ава — значит Августа.

— Августа? — ещё больше удивился докладчик. — А разве можно так звать?

— Конечно, можно, раз меня зовут, — сказала девчонка ужасно симпатичным голосом и совсем опустила нос. (До чего же ей это шло, когда она опускала нос.) — А тебя как зовут?

— Меня? Я… Вася.

«Конечно, здорово было бы сейчас сказать не Вася, а какой-нибудь Июнь или Ноябрь, — подумал докладчик, — но ведь я просто Вася и всё. Это у девчонок есть имена Марта, Майя вот и Августа, оказывается, есть. А у мальчишек нет имени, похожего на название месяца. Эх».

Ну и что? Ну и пусть нет. Чем Вася плохое имя? Очень даже хорошее имя — Вася. И артисту и Аве понравилось имя Вася.

А артиста, оказалось, зовут Феликс Матвеевич. Ого! Феликс! Как Дзержинского! Наверно, это очень здорово, когда тебя зовут — Феликс.

Вот так все трое они и познакомились в передней.

— Заходи, — просто сказала Васе Ава, и голос её стал ещё симпатичнее.

Вася вошёл в комнату. Она была как у всех людей. Точно такая же и комната, и кухня, и балкон, как у него, у Васи, как у Миши Гришина, как у Серёжки. Стол, стулья, диван-кровать, шифоньер с зеркалом, телевизор и… пианино. Вот его, пианино, не было ни у него, у Васи, ни у Миши Гришина, ни у Серёжки.

Пианино было открыто, и на нём лежали какие-то ноты. Вася, как только увидел ноты, даже в лице изменился. Он сразу вспомнил, что случилось на сборе отряда. Приглядевшись к нотам, Вася заметил, что в них много пустых мест. Откуда они здесь, пустые места? Зачем? Но Вася знает, откуда они и зачем. Это места, где раньше стояли те самые ноты, которые унёс Ветер. Ава и Феликс Матвеевич ещё ничего не знали об этом.

— Ты что к нотам приглядываешься? — неожиданно спросила Ава своим симпатичным голосом. — Ты играешь по нотам?

— Нет, нет, — испуганно замотал головой Вася, — я… просто так, — и вдруг перед Авиным носом захлопнул ноты. Но она не удивилась. Она подумала, что ему хочется узнать, кто автор музыки. Ведь имя автора написано на обложке, поэтому Вася и захлопнул ноты.

— Это Бетховен, — пояснила Ава, — сегодня в филармонии концерт из произведений Бетховена. Я иду.

Вася беспокойно затоптался на месте: он вспомнил, как хмурый дядька сдирал афишу.

— Только до концерта мне надо успеть несколько раз сыграть эту вещь. Это урок на завтра, — и Ава опять раскрыла ноты.

Вася замер: сейчас она пристально посмотрит в них и… обнаружит пустые места. Что тогда будет? Но, к счастью, она пристально посмотрела не в ноты, а на Васю, и нос её снова стал задираться.

— А ты разве без нот не можешь играть? — и Вася опять захлопнул ноты.

— Могу, конечно. У меня хорошая музыкальная память, — девчонка гордо передёрнула плечиком и снова стала ужасно похожа на задаваку. Она села на круглый вертящийся стул без спинки, который стоял перед пианино, и Вася понял, что сейчас она начнёт играть без нот для доказательства хорошей музыкальной памяти. Но ведь играть сейчас нельзя, у неё же ничего не получится.

И Вася, не ожидая от себя такой прыти, вдруг хлоп перед самым Авиным носом чёрной крышкой пианино. Эта крышка была так отлакирована, что в неё можно было смотреться, как в зеркало. Пианино недовольно загудело, заворчало, будто рассердилось за то, что так бесцеремонно хлопнули его крышкой, похожей на чёрное зеркало.

Авины глаза сделались круглыми, удивлёнными. Рыжие брови взлетели вверх. А Вася забормотал:

— Ты потом сыграешь… свою вещь… ладно? Когда-нибудь… а? Сейчас не играй… А я… тороплюсь… понимаешь… такое дело… до свиданья, в общем, — и он стремительно выбежал из комнаты.

— Что с тобой? — удивился Феликс Матвеевич, выходя за ним в переднюю.

А Вася уже был на лестничной площадке.

— Я должен идти… обязательно… мне никак нельзя…

— Раз должен, конечно, иди.