Хорошо, когда улыбаются

Они попрощались. Ава не вышла в переднюю. Наверно, она обиделась, что Вася не захотел слушать её игры. «Пусть лучше обижается, чем играет», — подумал Вася. Но когда Феликс Матвеевич закрывал за ним дверь, в комнате что-то хлопнуло и сердито загудело. С ужасом Вася догадался, что это Ава решительно и резко открыла крышку пианино, и оно снова сердится, почему с ним обращаются так бесцеремонно.

«Ой, сейчас она начнёт играть, — только успел он подумать, как из комнаты уже полетели музыкальные звуки. Дверь закрылась, но музыкальные звуки сумели пробраться на лестничную площадку сквозь дверь. Они, правда, стали потише, поглуше, но Вася хорошо их слышал.

Они были очень красивыми, эти музыкальные звуки. Хотелось стоять, на лестничной площадке и слушать их, слушать их и стоять на лестничной площадке. Ава играла очень хорошо. Но вот случилось то, что должно было случиться. Неожиданно звуки оборвались. Правда, оборвались не все. Какие-то ещё жили, звенели, но стали неуверенными, будто куда-то шли и заблудились, потеряли дорогу. Потом и они смолкли. Это Ава бросила играть. Через несколько мгновений снова уверенно и смело уже знакомые звуки прилетели на лестничную площадку к Васе. Августа начала играть вещь сначала. И, конечно, повторилось то же самое, что и в первый раз.

Вслед за оборвавшимися звуками Вася услышал Авин голос:

— Папа, ну что это?

Голос был незнакомый, капризный, плаксивый, будто бы даже не её, не Авин симпатичный голос.

— Не волнуйся, начни сначала, — ответил ей Феликс Матвеевич.

У него голос был знакомый, спокойный, его, папин голос.

Она начала и…

— Ну что это? Опять! — штопором вонзился в Васины уши девчачий визг. В нём звенели слёзы, отчаянье. Вот-вот и Ава разревется на всю квартиру, на весь огромный пятиэтажный дом.

Но пока, но пока ещё она не ревёт, а опять упрямо начинает играть эту вещь с самого начала. Вот сейчас звуки оборвутся и… Что тогда? Тогда от девчачьего рёва обрушится потолок, закачаются пол и стены, вылетят стёкла… Вообще, тогда неизвестно что будет.

Вася отчаянно нажимает кнопку электрического звонка. За дверью сейчас же оглушительно рявкает вибратор, как будто стадо диких зверей пробует свои голоса. Вася вздрагивает, но не отпускает кнопку, а давит на неё ещё сильнее. Ему кажется, что совсем вдавил её в стену, что кнопка расплющилась под его пальцем. Но на самом деле она не расплющилась, она жива-живёхонька. Вибратор орёт, будто его режут. Кажется, что сейчас лопнут барабанные перепонки. Вася зажмуривается, но продолжает расплющивать кнопку пальцем.

Дверь распахивается. Но Вася этого не слышит и не видит, и только когда Феликс Матвеевич берёт его за руку, он открывает глаза и освобождает кнопку. Стадо сейчас же закрывает рты.

— Что такое? Что случилось?

Вася отчаянно моргает и, заикаясь, говорит:

— Ни-ни-ничего… Ав-ав-аву позовите.

Папа удивлённо пожимает плечами и уходит в комнату. На его месте появляется Ава. Глаза у неё полны слёз, брови не полукруглые, а какие-то изломанные и между ними извивается змейкой тонюсенькая морщинка. А кончик носа ужасно розовый и блестящий. Наверно, она уже немножко поревела, пока он кнопку пытался расплющить.

Они стоят и молча глядят друг на друга. Ава ждёт, что скажет Вася, а Вася не знает, что говорить и вдруг выпаливает:

— У тебя есть дедушка или бабушка?

— Есть. А что?

— А их сейчас не надо… это… через дорогу перевести?

— Что-о? — Авины глаза округляются, но она не успевает словами выразить своё удивление, потому что над ними на пятом этаже сильно хлопает дверь, и по лестнице прямо к ним скачут чьи-то сумасшедшие ноги.

Скок-скок-скок через три, а может быть, через четыре ступеньки сразу. Оказалось, это Серёжкины ноги.

— Ты куда?

— В аптеку за лекарством.

Скок-скок-скок и ноги уже на улице.

— А кому это он за лекарством побежал?

Ава и Вася переглядываются и сами бегут на пятый этаж.

— Здрасьте, здрасьте, молодые люди, проходите, присаживайтесь, — сказал им худой старик, который лежал на кровати, когда они вошли в квартиру, из ящика которой долго не выбирали почту. — Будьте, как дома, можете чай вскипятить. Конфеты есть. Школьные… А я что-то опять временно оплошал. Сердце. Подводит оно меня. Да ничего, отлежусь. Почту вот просмотрю. С почтой-то жить веселее, — и подмигнул ребятам.

На стуле у кровати лежала кипа газет и письмо. А рядом, как на иголках, сидел Миша Гришин. Он удивлённо поглядел на Аву, но ничего не сказал.

Ава, конечно, узнала этого старика: встречала его на лестнице, ведь он жил над ними. И старик её тоже узнал.

— Сейчас Сережа валидол принесёт, и жизнь снова начнёт мне улыбаться.

Но пока улыбался только он сам. И улыбка была такой хорошей, что лицо его помолодело. Так всегда бывает у пожилых людей — если они улыбаются искренне, тепло и радостно, то от этого молодеют.

Но вдруг лицо его болезненно исказилось, и он схватился рукой за грудь, перестав дышать и зажмурившись. Ребята замерли. Но через несколько мгновений он открыл глаза, вздохнул и прошептал: «Ничего, отпустило».

— Дедушка, а вы один живёте?

Старик молча кивнул.

— И у вас нет никого?