Хозяйка болот

Я придерживаю лодку, пока он выходит на нос. Мы устраиваемся и отъезжаем от причала. Адлай переоделся в чистую футболку мягкого желтого цвета, которая обтягивает его широкую спину. На сильные, размеренные гребки приятно смотреть сзади. Я наблюдаю, как двигается его верхняя часть тела. Есть место, где рука соединяется с плечом, мышца, которая сгибается, когда Адлай тянется с веслом вперед. Это та же самая мышца, которая с точки зрения эволюции у рыбы соединяет с телом плавник или у птицы крыло. Я наблюдаю за движением этой мышцы, когда гребу в унисон с Адлаем, слегка поворачивая весло в конце каждого рывка, чтобы мы шли прямо к изгибу, к которому наклоняется лавровое дерево. Мы уверенно движемся вместе. Адлай куда-то указывает, и я поворачиваю в том направлении. Он знает, куда идет. Адлай показывает мне части болота, которых я никогда не видела. Мы проходим через небольшой канал, где деревья спускаются над водой, как навес. Туннель любви Эстель. Даже в тени цвет воды не такой коричневый и становится чище по мере продвижения. Морская трава волнуется на дне. Впервые я смотрю сквозь воду болота.

Выходим на открытую местность. Здесь глубже, но вода все же прозрачна.

Впереди поверхность колеблется, как закипающий горшок с водой. Мы приближаемся к нему, и каноэ качается. Адлай достает весло из воды и кладет его поперек себя. Я делаю то же самое, и мы плывем над расселиной родника, ледяной синевой, которая уходит дальше, чем хватает глаз.

Он сказал мне, что этот источник перекачивает четыреста тысяч галлонов воды в минуту.

– Единственная причина, почему он не превращается в гейзер, – это лабиринт пещер, который ему приходится преодолеть на пути вверх. Но ты, вероятно, уже знала об этом.

– Не совсем.

– Здесь всего шестнадцать этажей пещер.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я изучал гидрогеологию в Университете Майами. Мы любили говорить, что в нашем отделе вечное движение. – Адлай ждет, пока я пойму шутку.

Но я не смеюсь. Вместо этого я останавливаюсь и стараюсь привыкнуть к этому новому образу Адлая, ученого.

– Что? – спрашивает он.

– Ничего, я просто не думала…

– …что я ходил в колледж.

– Я… я…

– Даже если бы так, что тогда?

Он прав. Я уже несколько недель захожу в его магазин, не испытывая ничего, кроме мелочных предубеждений. Наверное, выгляжу как полная дура.

– Нет, просто я бы не стала, я не…

Адлай отворачивается. Вдруг я спохватываюсь.

– Надеюсь, ты не ныряешь в пещеры?

Он смотрит в мою сторону.

– Нет, такого конкретного психического заболевания у меня нет. – Адлай ждет, и я понимаю, что это шутка. Я улыбаюсь, и он тоже.

Мы делаем еще один поворот, мой спутник указывает на ровный пляж, и я веду каноэ туда. Адлай спрыгивает с носа и вытаскивает каноэ на песок, чтобы я могла сохранить ноги сухими. Ненужный жест, но приятный. Я передаю ему еду – деликатесы, купленные по пути из города. Не то чтобы я славилась своими кулинарными талантами.

Поднимаемся по берегу к деревянному гамаку. Ветви дубов над нами мерцают солнечным светом. Это такая же сухая земля, как та, где сто лет назад пустил корни мой собственный дуб, тот, что рос у меня на заднем дворе. Адлай этого не осознает, но он возвращает меня в мою естественную среду обитания. Мой спутник принес выцветшее хлопчатобумажное покрывало с индийским рисунком, встряхивает его, держа за два угла, и оно опускается, как парашют. Затем Адлай становится на колени и достает еду из пластикового пакета. Жаль, что я не взяла с собой ланч в настоящей корзине для пикника, как у Дороти Гейл, с плетеными клапанами по бокам.

– Выглядит неплохо, – комментирует он, не обращая внимания на невзрачную упаковку. – Огуречный салат… сэндвич с пастрами? Люблю пастрами. – Адлай лезет в свой рюкзак. – Я принес офигенные имбирные пряники из пекарни рядом с моим домом и пару мандаринов.

– Со своего двора?

– Нет, из магазина. У меня есть дерево, но сейчас не сезон. – Он смотрит на меня, как бы говоря: «Разве ты не знаешь?»

Конечно, я это знаю. Но что-то заставляет мой мозг тормозить.

– Они, наверное, из Чили, – добавляет Адлай.

– Tangerinus chilensis, – говорю я, и он улыбается.

Мы как пара детей на прогулке. Пятнистый навес окружает нас, точно стены палатки. Никому больше сюда хода нет. Мы едим с жадностью, и наш разговор с набитыми ртами в основном состоит из звуков. «М-м-м». «Ням».

Пряники темные, свежие и полны патоки.

Когда я заканчиваю есть, то ложусь и смотрю на ветви дубов, которые простираются надо мной, словно руки. Я вздыхаю и притворяюсь, что мы с Адлаем – единственные хозяева этого деревянного гамака, единственные, кто знает, чего он стоит.

– Теперь ты знаешь, что привело меня сюда, – говорит мой спутник. – А как ты попала в Тенетки? – Он все еще думает, что я из Таллахасси.

– Я? Ну… – Стоит ли сказать ему, что я больше не живу здесь?

Одна часть моего мозга требует выложить правду. Другая же говорит: «Просто наслаждайся моментом».

– Адлай, мальчик мой, это моя родная земля. – Мне нравится произносить его имя.

Он лежит на боку и наклоняется ко мне. Его голос низкий.