Хозяйка болот

– Ух. И думать не могу, чтобы музей когда-либо оказался под угрозой, – призналась я.

– Но если бы вы могли сохранить только один предмет.

Я отвела взгляд, мысленно прокручивая музейный инвентарь.

– Ну задал я вам задачку. Нет необходимости отвечать сейчас, но обдумаете это, когда будете сидеть здесь поздно ночью и рисовать под этой лампой на гусиной шее, – попросил он. – Тео сказал мне, что вы очень ответственная.

Я не знала, что на это сказать, но секретарь сам заполнил тишину.

– В прежние времена старшие научные сотрудники тоже оставались на ночь, но лишь потому, что фактически жили на верхних этажах музея. Когда я пришел сюда, некоторые из них все еще бродили по коридорам в пижамах.

– Picus chlorolophus, – сказала я.

– Извините?

– То, что я бы взяла с собой. Малую желтохвостку. Если только вы не успели бы прихватить ее первым, сэр. Тео сказал мне, что вы сами нашли эту птицу.

Улыбка скользнула по его лицу.

– Приятно знать, что он будет под твоей защитой.

После этого госсекретарь уехал из Вашингтона, и некоторое время спустя я присутствовала на его поминках. Но мои встречи с ним сияют в памяти, как идеально освещенный драгоценный камень. Я слышала, что семьи держатся вместе, пересказывая старые истории. В соответствии с давней традицией – от тех, кто хватал с собой яйца, до бродяг в спальных халатах, от Рипли до Тео и Делорес Константин, моей мудрой женщины из Ботанической библиотеки, – семья Смитсоновского института обняла меня и до сих пор крепко держит.

Я кладу старый журнал в стопку «сокровищ», встаю, чтобы сварить еще одну чашку кофе, и вижу, что он у меня на исходе. Примерно в полумиле отсюда есть рынок, и мне не мешало бы размять ноги. Я беру сумку и ключи, открываю дверь квартиры и застаю странное зрелище: Эстель готовится постучать.

– Привет. – Я делаю полшага назад. – Разве в подъезде нет двери? Как ты сюда попала?

– О, кто-то подпер ее и оставил открытой. Я только что вошла. – Она пробирается мимо меня в пустую квартиру, одетая в шорты персикового цвета и белую футболку с вышитыми цветами. Подруга осматривает комнату. – Мне нравится твой стиль декора. Раннеамериканский картон.

– Ха-ха. – Я не приглашала ее к себе именно по этой причине. В моем доме никаких мягких ковриков, никаких землистых тонов, никаких декоративных подушек. Только коробки.

Эстель вытягивается на двухместном диванчике, единственном предмете мебели в комнате. Она, должно быть, поняла, что я избегаю ее, потому что я прямо сказала ей, что не буду участвовать в ее проекте учебника. Но подруга ухитрилась добиться того, чтобы в книге появились иллюстрации, на которые я уже согласилась. А потом из-за нехватки страниц она решила, что я должна нарисовать последних четырех несовместимых птиц на одном дереве, от чего я отказываюсь. Но Эстель все равно здесь, чувствует себя как дома и ждет, что я поведу себя как хозяйка.

– Могу предложить тебе воду, обезжиренное молоко или кофе.

– С каких пор ты пьешь кофе? – Она встает и идет в спальню, заглядывает внутрь, шарит по крохотной кухне, нажимает кнопку на старом автоответчике и заставляет его подавать звуковой сигнал, затем замечает птичью шкуру, которую я положила на шаткий стол из пластмассы, вместе с предварительным эскизом. – Ха. Ты предпочитаешь рисовать здесь?

Я не отвечаю.

– Знаешь, – говорит Эстель, – ты зря препираешься насчет последних четырех.

– Дорогая, – отвечаю я, чувствуя, как разгорается раздражение, – ошибка есть ошибка. И хохлатая желна, белоголовый орлан, голубая цапля и канадский журавль никогда не поселятся на одном дереве.

– Так вот почему ты рисуешь на своем дрянном кухонном столе, а не в хорошей студии, которую я тебе предоставила?

Мой кофеиновый кайф делает меня слишком готовой к бою.

– Не придирайся. Тут я права, Эстель.

Она поворачивается.

– Они пятиклассники. Ну увидят выдуманный рисунок, зато мы ничего не упустим. Какая разница?

– Когда ты стала такой неряшливой?

Она смотрит на свой наряд.

– Я не про одежду. Где твоя точность. Внимание к деталям. Твоя… Эстельность!

Подруга подходит к окну, выглядывает, потом снова плюхается на диванчик. Ее лицо сморщивается.

– Что такое? – ахаю я.

– Роджер не хочет иметь детей.

Я сажусь рядом с ней.

– Вы говорили о свадьбе?

– Нет, мы говорили о детях. Во всяком случае, я не знаю, как бы они у нас появились. Роджер все время путешествует. Последние пять лет я только и спрашивала его, куда он теперь делся.

Я киваю.

– Вы раньше никогда не обсуждали вопрос детей?

– Я думала, все очевидно. Но сегодня он сделал это… заявление. – Она внезапно поворачивается ко мне. – Скажи честно. Что ты думаешь о Роджере?

– Я не знаю. Кажется, он ничего, в смысле…

– Он бывает язвительным.

Я снова киваю.

– Это может быстро надоесть. А что, если он станет язвить с нашими детьми? – Она смотрит прочь.

– Но он не хочет…

– Это может сильно ударить по детской самооценке. – Эстель встает и шагает по комнате. – Думаешь, мне стоит выгнать его из дома?

– Эстель, это не тот вопрос, который я могу…

– Разве мы не мечтали, что у нас обеих будут девочки и что они станут лучшими друзьями?