Хозяйка болот

– Хорошее у вас здесь место, – говорит Адлай.

Мы целуемся, как будто пытаемся сделать что-то, о чем слышали, но никогда не делали.

Через несколько минут над нами раздается шорох. Мы игнорируем его, поглощенные влагой губ и невосприимчивые к влаге кожи. Но когда небо решает разверзнуться, у нас не остается выбора. Мы разделяемся, смеясь, и собираем пикник так быстро, как только можем. Укрываемся у подножия самого большого дуба, натянув на голову хлопчатобумажное покрывало.

– Ты не против дождя? – спрашивает Адлай.

– Нет. – Я качаю головой.

– Хорошо, – говорит он, и мы вместе смотрим, как ливень барабанит по болоту.

41

25 апреля

Три дня подряд я разбираю вещи благодаря комбинации стимуляторов: колумбийского кофе, обезболивающего и взятого напрокат телевизора.

В квартире был подключен кабель, но до сих пор я не хотела отвлекаться. Единственный способ не зависнуть перед экраном – смотреть то, что я видела раньше. Тогда я могу слушать одним ухом, время от времени поглядывать на происходящее и заниматься своими делами.

В основном я смотрю канал «Ностальгия», оставляя его включенным до рассвета, пока сама решаю: мусор, сокровища или секонд-хенд. Я беспощадно разгребала хлам, и мне просто нужно убрать его отсюда, пока не передумала. После пяти с половиной недель во Флориде и до того, как у меня закончатся деньги и здравый смысл, мне надо вернуться к своей настоящей жизни.

Конечно, будет жаль оставлять некоторые вещи позади. Тот поцелуй от Адлая, например. С тех пор мне пришлось проигнорировать несколько его телефонных сообщений. Но ничего не поделаешь. Я здесь не живу, и мне сейчас не нужны такие сложности. А так из-за того пикника я забыла попросить Тео подождать еще. В понедельник мне пришло сообщение: «Как дела?»

Я перезвонила покаяться, и шеф сказал:

– Послушай, Лони. Каждый раз, когда ты говоришь, что остаешься подольше, наш Хью едва от радости не скачет. Могу лишь сказать: тебе лучше вернуть свою задницу сюда к десятому мая.

Я открываю коробку, которую мы достали с полки шкафа в моей старой комнате.

Трубочки с цветными бусинами, катушечное вязание, десять игрушек с иссохшим резиновым шариком и маленький серебряный ключ. На дне лежит старый смитсоновский журнал. Я открываю его и читаю колонку секретаря Рипли. Как же я отличаюсь от той девушки, которая впервые взяла в руки это издание. Кто тогда знал, что я на самом деле встречусь с самим журналистом?

Он вышел на пенсию за много лет до того, как я начала работать в Смитсоновском институте, но по-прежнему имел кабинет в здании и трудился над специальными проектами по своему выбору. Тео был одним из его протеже и знал, что я боготворила этого человека. В начале своей карьеры я рисовала малую желтохвостку (Picus chlorolophus), сложную зеленую птицу с изысканным желтым воротником на затылке и шее. Я сосредоточилась на том, чтобы изобразить красную черточку на макушке точно так же, как она выглядела на птичьей шкуре, а когда подняла глаза, увидела, что вместе с Тео в моем дверном проеме стоит высокий, приветливый мужчина, которого я никогда не спутала бы ни с кем другим. Он был орнитолог, авантюрист, искусствовед и политический деятель, который произвел революцию в учреждении. Если бы меня заранее предупредили, я могла бы сказать ему что-то умное. Но, похоже, судьба случайно свела меня с Брюсом Спрингстином. Что тут скажешь? Эй, чувак, мне нравится твоя работа?

Тео представил нас, я отложила кисть и сказала:

– Очень приятно познакомиться с вами, сэр.

– Взаимно, – ответил он и посмотрел на мою полуготовую версию желтохвостки, а затем двумя пальцами приподнял бирку на экземпляре. – Отличная работа.

Тео, благослови его Бог, сказал:

– Марроу – один из лучших молодых художников-орнитологов в этой области, господин секретарь.

Рипли посмотрел на меня с большим вниманием и заметил:

– Всегда приятно найти родственную душу.

Родственная душа! Внутри я прыгала от счастья. Внешне же спокойно улыбнулась и сказала:

– Спасибо, сэр.

После того как они ушли, стены комнаты вибрировали еще четверть часа.

Позже в тот же день мне пришлось пойти в Замок, чтобы поговорить с одним из архивариусов, и мой маршрут пролегал мимо офиса Рипли. Его дверь была открыта, и он позвал меня: «Марроу, не так ли»

Я вернулась, и он поманил меня рукой.

На его столе были разбросаны книги и бумаги.

– Я собираю историю учреждения. – Комната была обшита панелями из темного дерева, но луч солнца из окна в потолке освещал старую карту на его столе. – Знаете ли вы, что во время Гражданской войны, когда нападение на Вашингтон казалось неизбежным, нашим ученым было приказано эвакуироваться, и они забрали с собой семейные реликвии Смитсоновского института? – Лицо его сияло одновременно воодушевлением и чисто детской радостью.

Я подняла брови.

– Птичьи шкуры и драгоценные яйца! – Он постучал ручкой по середине стола. – Представьте, как вы сбегаете отсюда с тем, что считаете самым дорогим артефактом в коллекции. Что бы вы взяли?