– Нет, дорогая. Бойд просто смотрел, чтобы я не увидел и не остановил их. Я или любые другие правозащитники.
Я хватаюсь за подлокотники пластикового стула.
– Это все. Дальше он не вмешивался. Барбер больше интересовался этим делом, он, вероятно, и нанял твоего папу.
Я сосредотачиваюсь на мускуле на челюсти Шаппеля. Напрягается, расслабляется. Снова напрягается.
– Не суди его, дорогая. Как я уже говорил, Бойд знал, что это неправильно, но хотел получить немного больше для всех вас. Однажды он просто недостаточно хорошо выполнил свою работу, не услышал, как я иду, а я подошел и застал их врасплох. – Его глаза встречаются с моими. – Видишь, такого лучше знать.
Я двигаю ртом, хочу заговорить, но ничего не выходит.
– Запомни одно, дорогая. Да, он делал нехорошие вещи. Но когда плохие парни кинулись на меня, он встал на защиту. Они сшибли его с ног, избили меня дубинками и убежали, бросив нас обоих умирать. Только я был в своей лодке, а он – в воде. Почему они просто не выстрелили нам обоим в голову, я никогда не узнаю. Когда я пришел в себя, твоего папы уже не было. Утонул. – Он трет лицо рукой. – Я написал «При исполнении» в той форме, потому что задолжал Бойду за спасение моей жизни. Зачем заставлять вас всех страдать из-за того, что он сделал?
Я ничего не говорю. Каждый жуткий образ, который я когда-либо вызывала в воображении, витает вокруг меня: промокшее тело моего отца, утяжеленный рыбацкий жилет, бумажник, летящий на землю, кипарисовый корень. А теперь добавились новые картинки: плывущие тюки, удаляющийся самолет, безликие мужчины в катере, кровь на затылке отца.
Нельсон Барбер сказал:
Это не может быть правдой. Невозможно. Папа так не делал, как бы он мог? Нельзя дома вести себя так, а где-то еще… иначе. Или можно? Потому ли он молчал и мрачнел?
Шаппель продолжает говорить:
– Он сделал это для вас, ради детей.
Я надеялась, случилось что-то другое, мой отец не покончил с собой. Но к такой новости оказалась не готова.
Капитан Шаппель встает. Он обнимает меня за плечи и наклоняется, удерживая меня, сидящую на стуле.
– Я не должен был тебе говорить. – Капитан отпускает меня. – Но я не хотел, чтобы ты услышала это от кого-то еще. Раз уж ты опросила столько людей, могла наткнуться не на тех, правда всплыла бы наружу, а потом еще больше людей стали бы плохо думать о твоем отце. Он был хорошим человеком. Просто сделал несколько плохих вещей. – Шаппель выпрямляется и идет к двери.
Я встаю.
– Но… но…
– Прости, – говорит он. – Я знаю, ты хорошо устроилась на севере, Лони Мэй. Пусть лучше мертвецы лежат в своих могилах.
Я иду с ним, вижу его руку на замке, смотрю, как открывается дверь, смотрю на капитана Шаппеля.
– Но как он…
– Трудно понять, милая, как такой человек, как твой отец, мог делать плохие вещи. Просто знай, в глубине души он был хорошим. Допустил ошибку, вот и все, и, к сожалению, она его убила. Я знал, что ты не сдашься, пока не услышишь правду. Так что теперь можешь вернуться к своей жизни и помнить только хорошее.
Мне нужно вдохнуть, но я не могу.
– Ты будешь в порядке? Хочешь, я останусь? – предлагает он.
Я качаю головой, смотрю ему вслед и закрываю дверь. Откидываюсь назад. Нет. Я шагаю по квартире вдоль и поперек, от двери на кухню и обратно до двери. От спальни до кухни, от дивана до окна и до двери.
– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет. – Это единственное слово, которое могут вымолвить мои губы.
Обхожу квартиру пятнадцать, шестнадцать, семнадцать раз. Мои ноги двигаются, моя рука шлепает по стене.
Нет!
На шестнадцатом или восемнадцатом круге я бью кулаками по кухонному столу. Бумаги летят во все стороны. Я наклоняюсь, поднимаю их и резко шлепаю каждую обратно на поверхность. Я хочу сломать этот гребаный стол, сломать его шатающиеся ножки. Я стучу по нему карандашом. Своим жалким пеналом. Распечатанным листом с маршрутом.
«Панама-Сити, Флорида» – говорится в нем. Я хватаю его.
Панама-Сити – песчаный, продуваемый ветрами город. Где-то еще идут застройки; рядом с пляжем – старинный парк развлечений: колесо обозрения и американские горки, которые все еще работают, несмотря на бесконечную борьбу с солью и ржавчиной. Береговую линию называют Полоса Чудес, подразумевая, что она выживает не за счет мотелей и тиковых бунгало, а благодаря милости Божьей, как рыбаки в конце длинного пирса молятся и ждут с непокрытой, независимо от погоды, головой поймать собственное чудо.
Я останавливаюсь заправиться и накапливаю еще больше долгов по кредитной карте. Сверяюсь с распечаткой.
Все это время я искала миссис Шаппель. Я не разговаривала с этой женщиной с детства. Бывший муж назвал ее главной стервой мира, так что с ней может оказаться труднее, чем с Моной Уотсон и Джолин Рабидо вместе взятыми. Тем не менее она сама прислала записку.
Генриетта хотела что-то рассказать маме. Ту ли ужасную новость, которую я только что узнала? Или есть что-то еще?