Хозяйка урочища. Истории Великой Степи

Инструмент имел ковшеобразный корпус, короткую, дугообразную изогнутую шейку с большой плоской головкой и выдолбленный, обтянутый пузырём полушар, с прикрепленной наверху ручкой и подставкой внизу. Сверху вниз шли две струны, свитые из черного конского волоса.

« – Кобыз. – Опознал инструмент Борис. Он уже видел кобыз. Делали его из цельного куска дерева, только так сохранялась живая, поющая душа дерева. Играть на нём умел далеко не каждый, так как передать состояние души человека получалось не у всех. – Вот только зачем он ему? Неужели он будет играть? »

Как будто подтверждая его мысли, Ойжен сел на походный стул, зажал инструмент между колен и взмахнул коротким смычком, который держал в правой руке. Полился густой, мягкий тембровый звук. Казалось, этот звук идёт из самой глубины инструмента и доходит до потаённых уголков души.

Музыка лилась и дым, обволакивающий Варю, стал менее плотным. Девушка перестала биться и обессилено затихла на кровати. Ойжен продолжать играть, кобыз плакал и стонал в его руках, порождая глухую, щемящую тоску.

Из приоткрытого рта Вари потянулась тонкая струйка едва заметного, серого дыма. Он влился в дым, туманом обволакивающий девушку, сгустился и превратился в птицу, в чёрную ворону, с серыми перьями на крыльях.

Птица, посидела на груди у девушки, поворачивая головой влево и вправо разглядывая людей и с интересом прислушиваясь к музыке. Затем она взмахнула крыльями и взлетела. Сделав небольшой круг по палатке, птица направилась прямо к стенке и растаяла облачком, прошедшим прямо сквозь материю.

Ойжен всё мягче и мягче водил по струнам, кобыз в его руках постепенно стихал и умолк совсем. Молодой казах сидел, выпрямив голову, глядя куда-то в ведомые лишь ему пространства. В этой тишине Варя глубоко вздохнула, протяжно выдохнула и замерла, вытянувшись во весь рост на кровати.

Борис стремительно наклонился и прижал ухо к груди – сердце не билось. Он с рычанием занес кулак вверх, но остановился.

– Не надо. – Мягко произнёс Ойжен. – Она ушла. И её уже не вернуть.

– Почему? – Проскрежетал Борис. – Я попытаюсь!

– У тебя не получится. – Так же терпеливо пояснил молодой казах. – Она сама ушла. Её едва хозяйка не забрала с собой, но у меня получилось. А теперь оставь её.

– Что ты несёшь? Какая хозяйка? Кого она хотела забрать? Куда она ушла? – Прорычал Борис, схватив Ойжена за отвороты накидки.

– Хозяйка этих мест. – Пояснил казах. – Вы нарушили её покой и она хотела забрать душу девушки, но не стала.

– Откуда ты это знаешь?

– Она мне сама сказала. – Указал Ойжен на лежащую на кровати девушку.

– Варя? – Изумился Борис.

– Нет. Сама хозяйка, её устами. Она завладела ею. Хозяйка сказала, что вы и девушка нарушили её покой и она за это умрёт. « Сен кетуге кереккен » – « ты должна умереть ». А сейчас я должен проводить душу, что бы она спокойно ушла, не осталась здесь и не брала на себя лишнюю тяжесть.

Ойжен поднял смычок, приладился и коснулся им струн. Полилась музыка. Она была печально и грустна, слушая её, Борис чувствовал, как его душу наполняет тоска, но вместе с тем он понимал, что жизнь не кончена. Что это всего лишь один из этапов, ступень и после окончания будет изначальное и не нужно об этом думать – всё имеет свой конец и своё начало.

Растаяла в воздухе последняя нота, но Борис стоял, всё так же опустив руки вниз. Он глядел на Варю. Кожа посветлела, лицо было умиротворённым, и казалось, она слегка улыбалась всем им.

– Теперь иди. Совсем иди. – Мягко тронул его за плечо Ойжен. Он подошел к лежащей девушке и расправив белое полотно, накрыл её с головой.

– А ты? – Вырвалось у Бориса.

– Я побуду здесь. – Ойжен был печален и его черные глаза закрылись узенькими щелочками. Он снова склонился над инструментом.

Айгуль, сидевшая у потухшего костерка, подхватилась и выбежала наружу, Борис вышел следом.

Дождь прекратился, день медленно клонился к вечеру, легкий ветерок своей свежестью ласково касался горячего лица, мягкий умиротворенный свет не слепил воспаленные глаза.

Борис тяжелой походкой смертельно уставшего человека прошёл к навесу и тяжело упал на скамейку. Уперев руки в стол, он уронил голову, спрятав лицо в ладонях. Молчание висело в воздухе, никто не смел произнести ни единого слова. Борис убрал руки и посмотрел на стоявших вокруг него людей. Все как один, с надеждой смотрели на него. Борис медленно обвел всех взглядом и отрицательно помотал головой.

– Эх-х. – Донеслось откуда-то сбоку. – Говорил я вам – не нужно тревожить хозяйку, начальник.

Неподалёку фыркала усталая лошадь, и Амангельды свысока смотрел на Зарипова, стоявшего рядом с понурым выражением лица. Старый казах тронул лошадь и поехал к палатке, откуда доносились тягучие, печальные звуки кобыза.

– Начальник. – Повернулся он в седле. – Ты сейчас сюда не заходи. Совсем не заходи. И никто пусть не заходит.

Подъехав к палатке, Амагельды слез с лошади, накинул повод на стойку и скрылся внутри. Всю ночь изнутри звучал кобыз, перемежаемый уханьем бубна, по стенкам метались летучие тени и кто-то тянул мелодию, протяжно и заунывно.