Он легонько погладил траву на берегу, и у Ивы потеплело внутри: ведь и её он касался во время танца так же трепетно. Трава же сразу пошла в рост, да как причудливо! Она тянулась к небу и завивалась, переплеталась живым плетнём, распускалась белоснежными бутонами.
Волшебство, да и только!
Аир глядел на неё и не мог наглядеться… Вроде и впрямь знакомые черты. Изгиб рта, чуть опущенные книзу уголки глаз, ямочка на одной щеке, когда улыбается. Но… девушка была другой. И страшный Хозяин болот никак не мог взять в толк, к добру это или к худу.
Ворот рубахи открыл тонкую шею, сполз с хрупкого плеча. В ложбинке острой ключицы поблескивали капельки воды…
Он, не удержавшись, вобрал эти капли губами. Девушка вздрогнула. От холода ли? От испуга?
И подтянула рубашку.
— Не серчай, — попросила она. — Ты сказал, что в твоих краях к любви не принуждают, а я…
Он не стал требовать объяснений. Просто коснулся губами её виска и лёг рядом. Руку вытянул вдоль торса ладонью вверх: коли пожелает, сама вложит свою.
Ива полежала немного, щурясь в небо сквозь накатывающие слёзы, и сжала руку Хозяина болота.
Глава 15. Род
Сказывают, все старухи с годами становятся упрямы. Ну так слепая Алия переупрямила бы и самую древнюю каргу. Лелею и Крепа она в избе приняла да накормила, но идти с ними в деревню наотрез отказалась.
— У мене хозяйство тута! — указала она на занавешанные паутиной стены.
Креп хотел плюнуть прямо на пол, но сдержался, вышел на крыльцо и дал себе волю только там.
Нет, ну не ведьма ли полоумная?! Понатыкала у леса кольев железных, развела крапиву… Живёт тут ровно медведица в берлоге, в шкурах ходит. Не ровен час, начнут в Клюквинках над ними с женой посмеиваться, мол, совсем бабка с глузду двинулась! Нет бы на вечёре показалась, предков уважила, так и тут не желает! Пойти хоть крапиву вырвать, пока Лелея мать упрашивает…
Креп прошлёпал мимо распахнутого окна, натянул рукава на ладони и схватился за ближайший колючий куст.
— Ня тобой посажено, ня табе и рвать! — рявкнула в окно тёща. — Ну-ка лапы убрал, остолоп!
Вот же карга! И неважно, что слепая, слух зато как у зайца!
— На кой тебе эти заросли?! — удивился Креп.
Алия отрезала:
— Растуть, стало быть, надо! Пшёл, пшёл! Ня то мятлу достану!
И достанет ведь! Да не погрозить, а погонять мужика кругом избы. И, что самое удивительное, — догонит. Креп поразмыслил и от зарослей отошёл.
Стоило ли дивиться, что в итоге Алия не отправилась в Клюквинки, а потребовала собрать семью у себя. Хоть и побурчали, но бросать одну в праздник рода старшую в роду негоже.
Ива, умница, к возвращению родителей не только угощение сготовила и избу прибрала, но ещё и сама сидела отдохнувшая и румяная, точно и не она вовсе хозяйничала. Добро.
— Сбирай, милая, корзинку. Вечёрить у бабушки будем, — сказала Лелея.
Креп недовольно закатил глаза, но спорить не стал. Не то жену поддерживал, не то рот пирогом был занят.
Ива колупнула пальцем шершавый бок глиняной крынки, в которую домовой дух поставил цветы. Те клонили головки и всё никак не решались распуститься.
— А можно… — Мать с отцом разом поворотились к ней, Креп ажно жевать перестал. Ива закончила, утупившись в стол: — Можно мне гостя привести?
Ясно, все сразу поняли, о каком госте идёт речь. Не о подружке спрашивает. А гостям такого рода Креп бы с радостью ноги переломал после того, как открылась правда о дочери! А вот мать хитро заулыбалась. Ещё и супруга по загривку погладила, от чего тот сразу осоловел и размяк.
— Это, что ли, тот, с рубахой? — усмехнулась женщина.
Ива отчего-то раскраснелась. Щёки горели, а едва сменённая на сухую рубаха снова взмокла. Она прошептала:
— Он…
— Пусть приходит.
Креп тоже не мог не вставить слово. Получилось, правда, на диво бестолково:
— Только чтоб это… И вообще! Того самого! Ишь я вам! — Ударил по столу кулаком, аж крынка подскочила, и закончил: — Ясно?
Ива и Лелея понимающе переглянулись и усиленно закивали.
Братья приехали маленько запоздав. Лелея уже начала вспоминать россказни про разбойников и жалеть, что вообще зазвала сыновей на праздник. Ну а как иначе? Надо, чтоб вся семья в сборе! Жаль только, старший Бойко жену не привёз. Та в четвёртый раз ходила с животом и дороги давались ей всё тяжелее. Зато перекати-поле Ранко не откупился переданным с братом подарком, как за ним водилось, а нагрянул сам. Быть может и потому, что в прошлый приезд, после неудачного сватовства к сестре, они ввязались в драку с кузнецовыми приятелями и готовились новую стычку встретить тоже вместе.
Наконец, залился счастливым лаем дворовый пёс, послышался смех мужчин со двора: собрались! Ива и Лелея подхватили корзинки со снедью и тоже выскочили из избы.
Бойко подхватил Иву на руки и закружил, как маленькую.
— А тощая какая! Неужто мать совсем не кормит?! — попенял он, опустив сестру.
— Покормишь её, как же! — посетовала мать, обнимая старшенького.
Зачатый когда-то в урожайную ночь, Бойко вырос копией Лелеи. Смуглый, румяный, улыбчивый. Немудрено, что в семье жены его приняли как родного: такого постараться надо, чтобы не полюбить!