Ранко же во всём походил на отца. Приземистый, но сильный, малоподвижный, невозмутимый, с лукавыми искрами в глазах, прячущихся под насупленными бровями. Ива и второго брата обняла. Вот оно — счастье! Семья в сборе, все рады-радёшеньки! Не для того ли предки завещали в конце лета собираться роду вместе, чтобы не забылось, не утерялось это чувство?
— Так зеленоволосой и осталась? — Ранко легонько дёрнул сестру за косицу, как часто случалось в детстве.
— А у тебя зато так усы и не выросли! — ехидно отбрехалась девка.
Братец смущённо прикрыл верхнюю губу в редкой поросли. Хоть отцовская удаль досталась ему, но усы целиком перешли брату.
Щенок, за лето почти превратившийся в пса, носился меж ними и визжал, припадая на передние лапы. Вот он попытался лизнуть Бойко в лицо, вот вцепился зубами в подол юбки Лелеи, выпрашивая угощение… И вдруг испуганно заскулил, поджал хвост и нырнул под крыльцо. Не водилось за ним такого ни когда во двор входил свой, ни когда чужак. Разве что…
Все разом повернулись к калитке, у которой остановился мужчина. Похожий на ворона, встопорщившего перья. Такие птицы обыкновенно сидят на сухих деревьях, посвящённых Тени, и наблюдают, не издавая ни звука, ибо им ведомо нечто, сокрытое от живых. Кабы он не двигался, можно было б принять его за мертвеца, настолько бледен. А может то просто казалось, потому что волосы и брови его были черны, ровно сажей измазаны. Выделялись только глаза — зелёные, пылающие огнём.
Так уж вышло, что все уже хоть по разу, а видели приезжего. Даже Бойко и Ранко запомнили, как незнакомец вступился за их сестру на божьем суде, раньше, чем они сообразили это сделать. Оттого чужак им особенно не нравился. И уж точно они не ожидали повстречать его вдругорядь.
А вот Ива нисколько не удивилась. И вид мужчины её не смутил. Она подошла к нему, пряча улыбку за излишней серьёзностью, отворила калитку…
— Матушка, батюшка… И вы, братья… Это Аир.
Ни от кого не укрылась вышивка на рубахе. Лягушка, спрятавшаяся в зарослях аира. И все, ясно, поняли, что это значит.
Зеленоглазый вошёл во двор и поклонился старшим, но сделал это так причудливо, что никто не усомнился: не он приветствует семью; они — его.
— Ну что же… — Крупный нос судорожно дёрнулся, как от внезапной боли, но Аир договорил: — Родичи. Примете ли ещё одного едока на праздник?
Бойко и Ранко подобрались и хотели было дать гостю от ворот поворот, но первый выступил Креп, и перечить они не стали.
— И тебе не хворать, добрый молодец. Мы тебя помним и благодарим за добро. Однако ж, не серчай. Праздник сегодня особый, на него лишь близкая родня собирается. А ты нам, уж прости, ни брат, ни сват. Так что не обессудь. И скажи на милость, отчего бы на твоей рубахе знаки нашего рода?
Аир показал зубы, как бы улыбаясь, но всех от этой улыбки прошиб озноб. Ива же густо покраснела.
— Как же не родич? — Чужак расправил одёжу, чтобы и слепец разглядел вышивку во всей красе. — Я жених дочери вашей.
Нахальство приезжего Креп готов был терпеть. Всё ж он и правда заступился за Иву, да и зла никакого покамест не причинил. Но одно дело — высокомерный взгляд, а совсем другое — войти в род без спросу. Мужик изготовился вывести горе-женишка со двора за ухо. А не сдюжит, сыновья рядом, подсобят.
Вот только дочь вскинула бесстыжие глаза и подтвердила:
— Он правду молвит. Аир жених мне. Я… Я сама к нему в невесты просилась.
Лелея ахнула, Бойко и Ранко переглянулись и придвинулись к отцу. Ива же, напротив, подступила к женишку, и сама взяла его за руку, как бы говоря: коли его прогоните, гоните и меня тоже.
Ранко насупился:
— Ты чей будешь-то, парень?
— Родне не представился, а уже в женихи метишь? — поддержал его брат.
Креп шикнул на обоих, но речь держал такую же.
— Мы тебя, добрый молодец, покамест не знаем, чтобы брать в зятья. Ты б представился как подобает, рассказал о своём роде-племени, сватов прислал…
И тут Лелея села наземь. Перепугавшись, Креп кинулся её поднимать, но женщина замахала на него: всё, дескать, в порядке.
— Было же сватовство… — проговорила она и захохотала. Погрозила хитрому Аиру, кивнула своим мыслям и повторила: — Было сватовство! Аккурат перед божьим судом! Всё честь честью. И даже блин он съел! Только никто того не уразумел…
— Как… было? — растерялся Креп.
— Что же, и нашего согласия не спросят?! А ежели мы против?! — возмутились братья.
Лелея же, пыхтя, поднялась и решила за всех:
— Так коли уже сговорились, что поделать? Ива, как я погляжу, свой выбор сделала.
Ива кинула на жениха быстрый взгляд, он ободряюще сжал её ладонь.
— Сделала, — подтвердила она. — Теперь либо нас обоих в род принимать, либо гнать. Вдвоём.
— По шее бы вам, — пробормотал Креп. — Тоже двоим… Ладно, слушай… зятёк. Опосля с тобой с глазу на глаз поговорим, понял? А пока… Пошли уж. Закат близится. Надо успеть светцы возжечь дотемна.