Хозяин корабля

С каждой ночью, когда мы обвивали друг друга, всё более глубоким становился между ней и мной ров, который разделял нас, и которого она не замечала. Она приближалась радостно, любовно. Я улыбался ей, и она не замечала того, что скрывалось за моей улыбкой. Тем не менее, я ей восхищался. Иногда ещё волны нежности били фонтаном из глубины моего сердца, и я хотел бы преклониться перед её ступнями. Иногда мне казалось, что я всё ещё её люблю. Но когда она слабела в моих руках, когда её глаза закрывались, когда из губ выскальзывали безумные слова и полуневнятные звуки, мои руки сжимались вокруг её горла ради того, чтобы заглушить её голос. Я ненавижу её…

Затем, что постыдно для меня самого, будучи бессилен осознать степень моего безумия, я не нарушал покоя своей находившейся неподалёку головы и блуждания своих несчастных снов. Казалось, мы два счастливых и сонных возлюбленных. Однако я постарел. И тогда заговорил дух.

Ночной дух! Вот как называется тот, кто во мне скрывался, именно такое имя дал я ему, столь длительное время понадобилось ему, чтобы выбрать моё сердце среди ужасных пристанищ. Странный спутник! Я мог бы быть счастливым человеком, но на исходе дня, во время ночного спокойствия, моего одинокого бега, даже самых близких бесед с Лией при свете лампы, дух проскальзывал и садился передо мной. Я не в силах записать здесь то, что он мне говорил; эти слова гудели в моих ушах в золотистой тишине комнаты; несмотря на то, что всё звучало, внешний трепет замирал на пороге, он там, он говорит, и я не могу не слушать.

Несомненно, та любовь, которую я постиг в общении с Лией с тех пор, как мы впервые встретились, оставалась той, которой я желал, я мог бы узнать счастье на этой земле. В тот день, когда Лия отдала свою голову моему плечу, в тот день, когда я, со зверским чувством и несчастный от этого слова, бесновался, дух вошёл в наш круг. Любопытна судьба человека, удаляющегося от женщины, которую он любил с того момента, как она ему отдалась, и одержимого страстью к тому, что осквернено всеми людьми. Я объяснил бы странную ненормальность не естественными причинами, но какой-то дьявольской закономерностью, оккультным гнётом духа.

Лия прекрасна. Этим вечером я наблюдаю, в то время как она, сидя за своим фортепиано, поёт мне голосом контральто душераздирающую lied Шумана:

die alten, bösen Lieder
die Träume schlimm und arg…

Гостиная утонула в тени, как и тело Лии; я же, сидя в самом дальнём углу комнаты, чувствовал себя невидимкой, покрытым волнами мрака и музыки. Только лицо моей спутницы лучезарно возникло из полумрака в сверкании волос, лица и рук, которые легко касались блестящих матовых клавиш или неистово сжимали аккорд. Волнение пробегало дрожью по открытой шее; влажные губы приоткрывались; глаза казались увлажнёнными тёмной водой. Сверхчеловеческая красота парила над ней и преображала её и без того чистые черты.

На мгновение я почувствовал, что переношусь к старым наслаждениям; казалось, я слышу внутри себя колебания таинственной гармоники; казалось, я снова погружаюсь в волны океана, который, в течение нескольких непередаваемых дней, сворачивал меня в свои морщины, забытые временем и судьбой. Я не могу оторвать взгляд от этого идеального овала, который, позолоченный светом, погружался в тень, словно божественный образ, вдруг проявляющийся на воде волшебного зеркала. Я больше не чувствовал серьёзной и страстной песни, которую она пела: я не слышал ничего, кроме биения моего сердца, ибо оно теперь заполняло всё пространство между невидимой толщей стен. Моё сердце сильно билось; казалось, пульсация моих артерий трясла закрытую комнату как таран. Лия находилась перед моими глазами, одетая в этот серафический блеск, каким была она для меня, в то время как мои губы ещё не прикасались к её рту. Я созерцал её, преклоняясь как поглотитель опиума перед видением, возникшим под действием блаженного наркотика.

Если бы она осталась такой, замороженной в этом экстазе, окруженная ореолом тени! Почему пришла ты ко мне, недоступная Лия?

— Любовь моя, вы грустите? Эта музыка причиняет вам боль?

— Я вижу вас, любимая. Я не слышу музыки. Мне достаточно видеть вас.

— Ты любишь меня, — сказала она. — Я чувствую.

И она приблизила ко мне свой рот.

Но дух проскользнул между нашими губами.

Я отказался под предлогом мигрени, и, униженный, поднялся в свою комнату.