Кати бухту туда, – Дэй кивнул Фели и первым направился к мачте, что палым остовом торчала на фоне свинцово-печального неба. Марианну он тащил следом, держа цыганку за шиворот растянутой кофты. Бо последовал за ним, оставив Фели наедине с её важным, но тяжёлым заданием. Минут через десять она догнала-таки своих братьев, с удовольствием сбросив ношу к их ногам. Бо улыбнулся сестре, чрезвычайной гордой свершённым ею подвигом, вытянул конец каната и ловко перебросил его через обломок рея. Подпрыгнув, он подтянулся на рее, обхватил ногами скользкое дерево мачты и принялся неторопливо вязать крепкий, надёжный узел. Под его пальцами волглый канат становился сухим, теряя влагу и запах водорослей. Свисающий конец он умело свернул в петлю со скользящим узлом, и та заболталась метрах в двух над камнями.
И, так как я не могу лишить это «нечто» права на последнее слово… – нехорошо усмехнувшись, Дэй вытащил изо рта Марианна грязный носок и сунул его ей же за пазуху. Туда, где у женщин предполагается грудь.
Не смейте! – захрипела она сухим ртом, еле ворочая язык. – Вы не понимаете… Это грех, страшный грех! Я ведь не сделала вам ничего, что могло бы заслужить подобное наказание. Вы… Вы не сможете убить меня, – в сиплом шёпоте было столько страха, что на миг он представился Фели шелухой, опадающей с сухих губ оборванки.
Ещё как сможем. Ты слишком никчёмна, чтобы утверждать подобное, – Дэй поудобнее перехватил брыкающуюся Марианну и поднёс её к петле. Бо неторопливо надел верёвку ей на шею и неплотно затянул.
А старые навыки не забываются! Может, ещё немного ослабить?
Нет уже. Перелом позвонков нам не нужен. Пусть насладится видом острова, – довольно прищурившись, Рыжик покачал головой и Бо, позволив себе пару секунд раздумий, крепче затянул петлю. Марианна тут же визгливо засипела, хватаясь руками за верёвку и пытаясь ногами оттолкнуть братьев. – Странно. Она не должна бояться смерти.
А разве
Старик, Танила, Вавилонянин, тот хрен, что сидит на Гальхёпиггене194
… Я вообще не представляю, как можно прервать их путь. Они не знают такой вещи как «смерть», забыли о ней и Смерть сама плюнула на них. Они свободны. А эта дура, орущая про свободу и поставившая между ней, нищетой, убогостью и грязью знак «равно», забыла, зачем она потерялась и куда должна была идти. Разве она приняла кого-то из табора, попыталась дать пресловутую «свободу»? Нет. Она не смогла никого повести за собой, и сама ни за кем не пошла, – Дэй говорил неожиданно серьёзно, и каждое его слово было похоже на камень. Холодный, мокрый камень, покоящийся на дне и никогда не знавший света солнца. – И мне любопытно, кто кому и что напел, когда Сандра зачем-то решила удержать уходящую сестру, хватая её за ноги? Я знаю, что моей вины в этом нет. Отец тем более непричастен. А твоя вина, оборванка, есть.Если бы девочка осталась, то Лутто не получил бы её, – мутные глаза на миг вспыхнули, озарённые отчаянным фанатизмом. – Даже её смерть была бы лучшей долей, чем та, что уготовал бедняжке ваш хозяин! – уверенная в своей правоте, цыганка нисколько не сомневалась в действиях и последствиях. Как и Лино. Но если он был на своей земле и в своём праве, если Марта добровольно
Ты причинила боль нашей сестре. Да, я уже могу так называть Марту. И это куда более серьёзное преступление, чем испорченный иол, вмешательство в дела семьи и вред, нанесённый отцу. К тому же, твое преступление – глупое. Ты ничего не продумала, не подготовила план бегства и даже не попыталась узнать и понять Марту, чтобы попробовать её обмануть, предложив участь лучшую, чем она себе захотела. Делая первый шаг, надо думать о втором, – Дэй кивнул Феличе, которая, затаив дыхание, слушала брата. Об этом она не знала. Что цыганка сделала с выбранной папой девочкой? Неужели, что-то непоправимое?
Марианна попыталась сказать ещё что-то, но Дэй разжал руку, и она повисла на верёвке, цепляясь за петлю грязными пальцами с сорванными ногтями. Многослойные юбки бились рваным парусом, из-под них то и дело выглядывали ноги; одна по-прежнему и белела голой пяткой, с которой Дэй стащил носок. Бо, пристально всмотревшись в побагровевшее лицо шувани, вынул из ножен чинкуэду и без замаха, медленно и плавно, вонзил её в бок женщине. Насквозь. Когда он вытащил клинок, то рана начала затягиваться, а потом вдруг вновь раскрылась багровыми краями. Раз за разом Марианна пыталась залечить её и каждый раз всё пропадало втуне.