Хозяин Марасы

Честнее было бы сразиться с ней, но она не держит меча, лишь вызывает птиц. А с ними я уже сталкивался, – Бо вытер клинок ладонью. А затем снова, не торопясь, погрузил чинкуэду в тело цыганки. Помедлив пару секунд, он с видимым сожалением обломал клинок. Крепкая сталь надрывно хрустнула, зажатая его пальцами, оставив в руке лишь украшенную рукоять. – Сойдёмся на том, что это возмещение испорченной ночи, – он со сожалением посмотрел на останки верного меча, который был с ним все долгие, долгие годы. Пусть «воловий язык» сослужит последнюю службу, вбирая в себя кровь чрезмерно деятельной Марийки.

Но ведь и тогда твоим противником была не она, а те же птицы. Слабые против тебя. И смертные, – жёстко ответил Дэй. – По сути, сейчас всё так же.

Он покачал головой и потянул брата в сторону, за ними тут же шагнула Фели. Все трое отошли от мачты подальше, то ли чтобы Марианна не задела их, то ли для того, чтобы лучше было видно подвешенное на рее тело. Бо, полюбовавшись с минуту на неприятное, но необходимое зрелище, вынул из кармана горсть подвесок – апатит, лазурит, ларимар и серебро. Феличе, не дожидаясь приглашения или разрешения, потянула к ним руку. Зажав в ладони цветок и раковину, она на плотно зажмурила глаза, отделяя себя от хрипящей на верёвке цыганки.

Давным-давным-давно, разыскивая хорошего картографа, Лоренцо Энио Лино с сыновьями забрёл на окраину портового города Синиша195, где нищие и шлюхи жались к стенам в тесных переулках, и мало чем отличались друг от друга. Вонь и грязь, равнодушие и писк крыс. Там он прошёл мимо девки, у которой на груди висела деревяшка с нацарапанными углём двумя линиями.

Два. Два сольдо.

Девка мычала и хватала проходящих за руки. Она почти не понимала своей жизни, потому что была тупа, как корова, но знала – если не принесёт домой хотя бы десяти сольдо, то дядька побьёт её, а после отдаст сыновьям. Нищая шлюха была красива, и её можно было бы продавать куда дороже, но помимо беспросветной тупости она была почти немой, плохо умела ходить и вечно норовила уползти в сторону доков, откуда было видно море. Единожды увиденное, оно манило её и тянуло к себе. И тогда, когда мимо неё прошёл молодой мужчина с охапкой карт в руках, она вцепилась в его ноги, пачкая светлые чулки своими грязными пальцами. Он не отпихнул её, лишь остановился, глядя с чуть равнодушным удивлением на обнаглевшую грязную девку. Идущий следом рыжеволосый парнишка с любопытством взирал на эту сцену, подбрасывая в ладони витую ракушку. А ушедший вперёд мужчина с ярко-синими глазами вернулся, и услышав попытки произнести слово «море», взял девку на руки, не обращая внимания на грязь и запах, и потащил прочь. Не в пропахшие рыбой и дерьмом доки, а на окраину города, поближе к мысу Святого Викентия, откуда можно было увидеть море во всём его великолепии.

И ни один из его сопровождающих не проронил ни слова. После, когда красивая дурочка ползла следом за уходящим незнакомцем, они тоже молчали. Ничего они не сказали и когда она, то ли по следу, то ли благодаря животному чутью, нашла ранним утром дом, где все трое остановилась. Ещё более грязная, мерзкая, воняющая нечистотами, сквозь которые ползла ночью и… ждущая их у двери.

Лоренцо Энио Лино забрал её с собой на Марасу и назвал дочерью. Он создал её, дал имя, семью и научил ходить. Марианна, какими бы благими намерениями она не оправдывала свои действия, не тянула из грязи, не учила. Она оставляла в ней и радостно плюхалась рядом, считая свободой именно это. И дело не в миролюбии и цене пролитой крови. Дело в движении, в стороне, в которую надо идти. Идти, а не валяться на месте!

Феличе оскалилась, изогнув губы так, что на миг стала неотличима от Лоренцо Лино и распахнула глаза. Марианна, хрипя и дёргаясь, всё так же болталась на рее. Правильно – повешение её не убьёт. Но ведь цыганку ждёт не только оно! Размахнувшись, Феличе с силой провела рукой по подаренному Бо кольцу, разрывая своё запястье и щедро полила кровью драгоценные подвески. Тёмная влага скользила по искусно вырезанным птицам и раковинам, по лепесткам цветов и резным листьям. Дивная, тонкая работа, созданная рукой её отца, была обращена против всей их семьи и это тоже было достойно наказания. Кровь не стекала, не раскрашивала серебро и камни алым – она вливалась внутрь, поглощалась и исчезала, оставаясь внутри, перебивая собой все следы Марианны. Горечь и обида, испытываемые Феличе, заполняли подвески, буквально раскаляя их.

И всё же Бо метнул свою долю первым.