Было около полуночи. Необычайно тихо. Не было неустанного рокота автомобилей, никто не тормозил резко, разогнавшись и въезжая в боковую улицу. Из соседней квартиры не доносился шум. Лишь гудел ветер. Порывы ветра заглушал мусоровоз. Меня всегда успокаивал звук мотора, что бормочет на низких частотах, пока машина обхватывает и поднимает, а затем переворачивает контейнер и вытряхивает мусор в утробу кузова. Это был один из моих любимых городских звуков. Когда-то я дожидалась его в кровати. Мусоровоз приезжал в одно и то же время, из него выходили люди, опустошали одни и те же контейнеры и со стуком возвращали их на место – и так каждый вечер. Сейчас я смотрела с шестого этажа, как они тащат переполненные мусорные ящики, как шутят и смеются, как возвращают контейнеры на место и залезают в грузовик. Надевают перчатки, снимают перчатки, поправляют шапки, подтягивают штаны. Они не знают, что я наблюдаю за ними. Не знают, что помогают мне поверить в постоянство. Утешают меня, не имея об этом понятия.
Одно за другим гасли освещенные окна. В половине первого все уже спали, или по крайней мере делали вид, что спят, или занимались чем угодно из того, чем занимаются в темноте.
В окне на один этаж выше моего я заметила прислоненную к стеклу камеру на штативе. Вероятно, кто-то что-то снимал. Рядом с камерой никого не было, но объектив, направленный в мою сторону, рождал неприятное ощущение. Я пошла на кухню и приложилась к бутылке кампари. Три раза. Мерзкий вкус, мерзкий… Кому это может нравиться? – задавалась я вопросом каждый раз, когда мой взгляд останавливался на изумительном красом цвете напитка, который я получила в подарок и не знала, что с ним делать. Три больших глотка кампари возымели желаемое действие. У меня закружилось в голове. Я поправила простыню и легла. Часы ударяли меня в мозг. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так… И ни в один миг они не тикали синхронно. Не знаю, почему стук часов передают междометием «тик-так». Это так не звучит. Звучит однообразно. Так, так, так, так, так, так, так, так, так, так… или тик, тик, тик, тик…
Сначала мы ошибочно передаем звук идущих часов, затем ту же ошибку переносим на работу сердца. Тик-так, тик-так, тик-так, – так мы имитируем мелодию сердечного ритма. А сердце вообще не издает такой звук. Скорее так: таф-ш-ш-ш, таф-ш-ш-ш, таф-ш-ш-ш… Половина третьего. Я сопоставляю удары часов с ударами сердца. Мое сердце стучит так, словно спит, а голова мучит меня изо всех сил. Мысли я смирила тем, что начала планировать визит к психиатру. За советом или лекарствами. Я сидела в неопрятной комнате, точнее, в коридоре квартиры. Сидела на плетеном стуле и смотрела на дверь перед собой. Старая дверь квартиры-салона. Деревянная коробка с восемью прямоугольниками мутного стекла. В одном поле стекло отличалось от других, было светло-голубым. Через него было видно, что происходит в помещении за дверью.
Чьи-то ноги ходили туда-сюда. То видны, то снова исчезают. Паркет скрипит. Я жду. Ноги сгибаются, видны штанины, затем руки в сером свитере. Дверь открывается.
– Пожалуйста, входите!
– У меня проблема, приятельница сказала, что вы можете помочь.
– Раздевайтесь!
Я удивилась приказанию и тем не менее расстегнула рубашку.
– Снимайте все!
Я кивнула и поискала ширму. Мне казалось, что она обязательна в таких случаях. Ширмы не было. Пожилой человек низкого роста в брюках и сером вязаном свитере повернулся ко мне спиной и тоже начал раздеваться.
– Сначала я повешу свитер на спинку кресла, потом вы, но наоборот… затем я поверх вашей рубашки положу свои брюки, потом вы, но наоборот…
Я слушала его и делала так, как он говорил, в том самом темпе, в котором он говорил.
Когда мы остались совсем голыми, мужчина сел за стол и указал мне рукой на стоматологическое кресло напротив вороха нашей одежды.
– Доктор, шланг мотается на ветру…
– Пожалуйста, называйте меня владыкой…
– Да, конечно, извините, я забыла… Красный щланг и черный качаются вверх-вниз…
– И вы не можете их поймать?
– Сколько это будет стоить?
Человек, который просил называть его владыкой, что-то забормотал. Я не понимала.
– Я вас не понимаю. Сколько это будет стоить?
– Каждый месяц, три раза в день и через две недели.
В комнату вошла женщина средних лет с растрепанными седыми волосами, собранными в хвост. Мне было стыдно, что я голая. Женщина дошла до места, где сидел владыка, и начала рыться в ящиках его стола. Он склонял голову, она была сердита. Что-то шепнула ему и задвинула ящик с такой силой, что закачался весь стол и с него упала на пол лампа.
– Я не поняла. Сколько будет стоить? Не знаю, хватит ли у меня денег.
Владыка снова бормотал, женщина ушла, а я приблизилась к столу, чтобы слышать, что он говорит.
– Будет бесплатно, потому что вы спите. Наше время истекло, – сказал владыка и вдел ноги в тапки, стоявшие перед стулом.