Хранитель детских и собачьих душ

Дверь, закрытая хитро, будто сейф; доктор заметно напрягается, поворачивая тяжелую круглую ручку. Госпожа дышит тяжелее, стягивает нервы, как музыкант – проверяет струны гитары, – готовясь к печальному зрелищу. Это должен быть зверинец – вонь, безобразие – и Анри в испражнениях, с тупым взглядом, какой бывает у одурманенного человека. Такой взгляд Госпожа неоднократно встречала на лице собственного мужа – пьяное животное! Однажды, не в силах сдержать отвращения, она плюнула в его бессмысленные глаза.

Дверь отворена. Внутри – очень милый розовый плюш, словно в детской. Анри сидит в углу, если уместно применить такое выражение к старательно закругленной, неопределенной формы комнате. Он вполне опрятен, одет в белый халат и свободные панталоны, и выражение его лица – осмысленное, серьезное, печальное выражение взрослого человека, застигнутого недомоганием либо невеселым раздумьем. Госпожа не находит в нем заметных перемен, разве что лицо, и раньше довольно полное, стало обрюзгшим, одутловатым.

– Вы можете говорить с ним, – наклонившись к ее уху, шепчет доктор, – видите, он сегодня держится молодцом!

Госпожа беспокойно оглядывается.

– Ничего, – успокаивающе говорит доктор, – мы с вашим человеком побудем пока за дверью. С этим он выходит.

Мопассан заметил кузину – следует попытка улыбнуться, но угол рта лишь слегка дрогнул.

– Дорогой, я страшно рада! – фальшивит Госпожа, делая пару шагов к больному и останавливаясь в нерешительности – опасно уходить далеко от двери, эти сумасшедшие непредсказуемы…

Анри заинтересовался ее сумочкой. Он не понимает, почему у пуделя такой жалкий вид, и глаза– пуговицы совсем не кажутся ему убедительными.

– Матушка шлет тебе привет и надеется, что тебе легче, дорогой! – еще одна фальшивая попытка привлечь внимание кузена. – Доктор хорошо тебя лечит? У тебя хороший аппетит?

Анри находит, что пудель выглядел бы гораздо живее, если бы был перекрашен в зеленый цвет. Но не спешит сообщать родственнице об этом – ведь она дура.

Пока сестра размышляла, как бы поавантажней завершить свой визит, Анри закрыл глаза и, казалось, совсем осовел. Но, когда она повернулась уходить, Анри сказал: «Я знал, что ты навестишь меня. Мне сказал Флобер».

Флобер? Флобер давно в могиле! Может быть, это один из пациентов лечебницы, возомнивший себя великим писателем? Но доктор говорил, что Анри никуда не отпускают, значит, он ни с кем не виделся…

Госпожа улыбается, тщетно стараясь удержать злые слезки, выкатывающиеся бисером из-под нижних век.

– Вот и отлично, – говорит она. – Это очень, очень хорошо.

Флобер, в своем знаменитом клетчатом пальто и с отделанной перламутром тростью, кривит губы и говорит Анри:

– Извини, мальчик мой, но твоя сестра – полнейшая дура.

– Я знаю, – кивает ему Мопассан.

Госпожа уходит, прижимая к глазам платок, извлеченный из сумочки-пуделя. Анри рад ее уходу.

– Ну что, – говорит, присаживаясь рядышком, Флобер. – Начнем, пожалуй?

В его руке – стопка старых, потемневших от времени карт. Китайские мандарины на рубашках едва не лопаются от жира, драконы похожи на водосточные трубы, увитые водорослями, а девы в расписных кимоно хрупки и смешливы, но совсем не имеют лиц.

Пароход дал еще один, до-о-олгий гудок и стал стремительно уменьшаться – казалось, солнце намеревается спрятать его среди назойливого мельтешения ярких бликов.

Два человека – опоздавшие – скорбно стоят на мостках. Мопассан с интересом наблюдает за товарищем по несчастью. Это молодой человек, едва ли старше двадцати лет, в легких парусиновых брюках и совсем прозрачном, поношенном, но трогательно опрятном пиджаке. Широкополая шляпа не может скрыть непокорные вихры юноши, торчащие аристократически небрежно. Весь его багаж составляют потертый кожаный чемодан и круглая картонная коробка.

– Боже мой, Господи! – бормочет молодой человек в ужасе. Мопассан подходит к нему и рассматривает, как диковинку, в то время как мальчишка ничего вокруг не замечает, весь – глазами, лицом, наклоном фигуры – устремленный за ушедшим пароходом.

– Не стоит так переживать, любезный! – говорит он снисходительно, раздумывая, не стоит ли покровительственно похлопать молодого человека по плечу.

– Это конец, – шепчет тот, поеживаясь, как от сильного порыва ветра, и, не глядя, садится на свой чемодан, который протестующе скрипит под непосильным грузом.

– Следующий пароход придет через три часа, – размышляет вслух Анри. – Неприятно ждать зря. Конечно, досадно! Не желаете составить мне компанию, друг? Проинспектируем меню здешнего кафе? С этими дорожными хлопотами я, признаться, и позавтракать как следует не успел!

Молодой человек смотрит на писателя так, как смотрит на собаку загнанная в угол кошка: с ужасом, но и с некоторым оттенком превосходства во взгляде.