Хранитель детских и собачьих душ

Нет, о Господи, нет, она не переживет, если не будет на празднике вместе со всеми! Скорее всего, новой мамалои выберут девушку из соседней деревни, красивую двадцатилетнюю скотницу с ее сильными руками и сладкой улыбкой. Ее Бекки ненавидела пуще всех. Она знала – время придет, и она, Бекки, созреет и раскроется, как цветок орхидеи, но до той поры ей суждено оставаться худощавой замарашкой, девчонкой «не путайся под ногами». Но она ведь знала, знала, что лучше их всех! Неугасимым огнем в ней пылала воля к действию и жажда новых знаний.

Задремала Бекки поздно и проспала все утро, не заметив ни суеты слуг, ни отъезда госпожи. Вопреки опасениям Соломона, Мамаша Блэквилл не взяла с собой кухарку. В коляске, управляемой молодым кучером – родственником Соломона, выехали сама хозяйка, Гертруда, бледный с похмелья мистер Блэквилл и Лесли Сторнер. Поместье осталось на помощника управляющего, метиса Хатченса, и тот, в восторге от своего повышения, тут же принялся напиваться. В сущности, Мамаша Блэквилл могла не волноваться за хозяйство: все шло своим чередом, чернокожие, будто муравьи, заняты делами, да и на Вивиану с Соломоном она могла положиться, так как прожила с ними бок о бок всю жизнь и верила в их добросовестность. Единственное, о чем жалела старуха, так это о том, что оставляет маленького Патрика, но ведь всего на один день! Когда она уезжала, малютка спал, как ангелочек, в своей колыбели: золотые кудри разметались во сне, пухлые губки плотно сжаты в упрямой гримаске.

– Бог мой, как же похож на своего отца в детстве! – умилилась Мамаша Блэквилл, едва не всплакнув. Но мысли ее были заняты предстоящей битвой, и старуха поспешила сесть в коляску и отдать окончательные распоряжения склонившимся почтительно домочадцам.

От сильного тычка в плечо Бекки проснулась и уселась на своей сенной постели, сонно моргая. Над ней возвышалась бабушка.

– Дрянная девчонка! – приветствовала ее Вивиана. – Солнце уже к полудню клонится, а наша принцесса все почивать изволит? Ну-ка, живо, поднимайся и выходи во двор – тебя ждет работа! Экая лентяйка!

«Прекрасный день», – горько подумала Бекки, спускаясь с верхней полки сарая, отряхиваясь и потягиваясь всем телом, гибкая, как камышовая кошка.

– Поможешь Ноэлю прибраться в стойле, затем почистишься, явишься на кухню – Бьянка и Мариса вдвоем с обедом не управятся! – поможешь отнести обед на поле, а вечером присмотришь за хозяйским дитем. И если что – шкуру спущу! Ясно тебе, воришка?

«Неправда!» – хотела возразить Бекки, но, вспомнив про варенье, осеклась. Самым смиренным тоном, на который была способна, девочка спросила:

– Ба, а когда же мы пойдем на праздник?

– Ч Т О?! – Вивиана вскинула подбородок, подбоченилась и с презрением оглядела внучку с ног до головы. – Ты разве не поняла, мерзавка, что наказана? Сладенького, вишь ли, захотелось! Ты у меня, чертова кукла, отработаешь «сладенькое», пока мозоли на руках трижды кровью не заплачут! Праздник ей! Нишкни, и чтоб я в ближайшую неделю и слова лишнего от тебя не слыхала!

* * *

За последние два часа, показавшиеся ей бесконечными, Мамаша Блэквилл вся пропиталась пылью, потом и злобой. Жара стояла нестерпимая. Едва очутившись в городе, она направилась в редакцию газеты, но наглеца-репортеришки там не оказалось, а редактор, краснощекий усач с замашками барчука (но на деле оказавшийся фальшивым, как поддельный цент), в ответ на ее расспросы о местожительстве мистера Добсона наговорил ей пустяков, ловко залакированных любезностями.

Из газеты семейство Блэквиллов направило свои стопы на ярмарку. Людей-то! пруд пруди; уж верно, все как один бездельники. Ржали лошади, кружили карусели, пахло дымом и печением, в воздухе летали воздушные шары и разноцветные ленты. Мамаша Блэквилл надеялась, что репортер где-нибудь неподалеку – ярмарка только открылась и должна бы привлечь его внимание как единственное заметное событие в этом захудалом городишке. «Да, сэр, именно ЗАХУДАЛОМ, говорю я, и не возражайте, я видывала Нью-Йорк и Лондон, бывала в Париже и Вене; все города весьма многолюдны, но нигде нет такого скотства, я говорю СКОТСТВА, как здесь: людишки беспрестанно галдят, непристойно хохочут и плюют на землю, а запах-то, запах! Господи помилуй! В стойле пахнет лучше!»