Хранитель детских и собачьих душ

– Слишком дорогая цена твоей ошибки! Зомби повиновался, пока ты была с ним рядом. Ты ушла – он вычеркнул тебя из памяти.

– Тем не менее он все так же охраняет ребенка.

– Если не убил и не пожрал его в камышах.

– Мы должны что-то сделать, что-то придумать, ведь это всего-навсего мертвый человек!

– Что же ты предлагаешь?

– Ритуальные ножи, я полагаю, не убьют его, могут только раздразнить. К тому же никто не обладает достаточной силой, чтобы одним ударом отсечь ему руку или ногу.

– Он непобедим.

– Нет, выслушайте меня. Он убил мою бабушку.

– Она плохо тебя воспитала.

– Это может показаться кощунством, но… – девушка подняла темные глаза на своего мучителя, собираясь с духом, закусила на миг губу… – Но только мертвец может померяться силами с мертвецом.

Соломон улыбнулся улыбкой мясника: он ожидал чего-то в этом роде. И откуда у юного создания столько злобы? Столько неприкрытой, расчетливой злобы и презрения ко всему, что составляет суть жизни? Нет, никогда ей не быть жрицей… Хотя черная колдунья, прислужница Симби-Китаса, наверняка живет в этом хрупком теле. Старый кудесник поежился, будто от холода, – рядом с жестокой девчонкой он чувствовал себя неуютно.

– Я буду внимательно следить за тобой, – сказал Соломон, сжимая и разжимая пальцы рук. – Ты все сделаешь сама, но будь осторожна, не спеши.

Самой неприятной частью дела было перенести труп Вивианы в «зал канатов», ведь любой встречный мог тут же поднять тревогу. Хотя хозяева отсутствовали, но молодая мисс и чудачка Гертруда были в доме и могли заметить их из окна, или еще что-нибудь непредвиденное могло произойти. Старик весь изошел потом, как от напряжения (мертвые всегда тяжелее живых), так и от страха быть застигнутым врасплох. Бекки, конечно, помогала, но какая от девчонки помощь? И лишь когда бугристое, нелепое, как куча хлама, тело старой женщины оказалось на пыльном полу, усеянное множеством тончайших иголочных уколов – солнечные лучи пробивались сквозь щели и дыры в крыше, – он слегка успокоился. Глядя на ее скрюченные пальцы рук, на ее лицо, казавшееся странно безмятежным (а ведь он помнил ее молодой, сильной, яркой, как майское пламя праздничного костра), Соломон ощутил, что нечто важное, какая-то часть жизни покидает и его тело тоже, словно он усыхает или его становится меньше, как тесто оседает на воздухе.

Бекки начала колдовать – став вдруг напряженной и сосредоточенной, угловатой и резко-размашистой, словно старуха или птица, она временами будто деревенела в своих движениях, торопливых и точных. Натянутой ниткой между порядком и хаосом она то вскидывалась, отдавая свое тело судорогам, то плавно разводила руками и нежно, самыми кончиками пальцев, чертила в воздухе магические фигуры. «Нельзя, чтобы такие существа находились рядом со мной, с нами, с людьми, – подумал внезапно Сол. – Когда наступит развязка, нужно будет убить девчонку. Она ничего не боится и никого не уважает. Она слишком опасна».

На этот раз Бекки по совету старика сделала следующее: чтобы держать зомби в подчинении и остановить его, когда потребуется, на плечо ей был повязан красный платок с колдовскими знаками; стоило сорвать платок, как зомби будет обездвижен и дух его вернется в высшие поля, откуда он сейчас вызван.

Так как со времени смерти Вивианы прошло меньше суток, она выглядела не слишком отвратительно – только землистый, непривычный цвет кожи выдавал в ней покойницу, да еще, конечно, вмятина в черепе с засохшими подтеками крови и мозгов.

Когда все необходимые действия были выполнены, старик и девушка стали свидетелями пробуждения мертвой плоти. Мгновенно, точно кто ее подтолкнул, Вивиана села и огляделась по сторонам мутными нездешними глазами. Когда ее взор остановился на Соломоне, от страха дергающем себя за ухо, она открыла рот и попыталась что-то произнести, – но язык только мертво трепыхался во рту, как выброшенный на берег угорь. Вивиана стала сжимать и разжимать кулаки, глядя на свои руки с каким-то неудовольствием. Казалось, что она не считает эти руки своими, будто пока она отсутствовала, кто-то приставил ей чужие руки, а ее руки забрал.

«Какая мерзость, – подумал Соломон, – мерзость какая!»

Боком, по-рачьи, мертвая перевернулась, упираясь в пол костяшками пальцев, и встала, слегка покачиваясь. Бекки наблюдала за ней с открытым ртом, что придавало ей дурацкий вид: на нижней губе собралась лужица слюны и побежала вниз по подбородку клейкой струйкой. Та, что была Вивианой, подошла к девушке, переставляя ноги, как жерди, возможно, с некоторой уверенностью, но не человеческой, а скорее птичьей, – и ткнула указательным пальцем в грудь. Бекки охнула и захлопнула рот. Соломон осознавал, что бездушный манекен запросто может подойти и забрать его жизнь, – и старик ничего не сможет сделать для своей защиты; не успеет, да и не способен он серьезно противостоять этому созданию. При этом Соломон оставался спокоен, совершенно спокоен, странно спокоен, хотя, с другой стороны, внутри него все кричало от невыразимого ужаса и отвращения.

Но Бекки уже собралась с духом.