Хранитель детских и собачьих душ

Вернон распахнул незапертую дверь и вошел. Уложив Патрика на стол – единственный предмет из мебели в доме, производящий при взгляде на него впечатление прочности, – Вернон пощекотал его живот, пытаясь промычать что-то похожее на колыбельную, но поскольку язык его давно провалился в брюхо, сгнив до корня, а зубов почти не осталось, не говоря уж о двух дырявых свалявшихся мешках, бывших ранее его легкими, – песенка не удалась; изо рта его вырвалось нечто напоминающее фырканье собаки, забившей нос пылью. Патрик поглядел на страшилу с презреньем; он был слишком слаб, чтобы распускать нюни, а потому сразу уснул, свернувшись в клубок. Зомби уселся прямо на пол, привалившись спиной к ножке стола, и окаменело устремил взор в темноту. Летучие мыши, потревоженные нежданным соседством, раздраженно сновали за окном, заглядывая сквозь щели в крыше, пища свои мышьи угрозы; пауки забеспокоились и завозились в соломе. Но вскоре робкие твари привыкли к новым гостям и перестали дичиться: мыши под утро вернулись, повиснув вниз головами, пауки, напротив, выползли, чтобы проверить сети: пересекли бугристый тростниковый пол и скрылись из виду, пройдя по самым ногам мистера Лаки, хранящего прежнее молчание.

Голод не позволил Патрику спать долго. Крохотный червячок беспокойно ерзал в желудке ребенка, не евшего со вчерашнего дня. Патрик подполз к краю стола и потянул Вернона за тулью шляпы. Зомби повернул голову, не пошевелив более ни единым членом, и заглянул в глаза мальчугана, пытаясь понять, чего ему надо.

– Ам… а-а-ам… – нетерпеливо озвучил Патрик свое желание.

Зомби встал, сделал несколько шагов взад-вперед по комнате, внимательно осматривая каждый угол в поисках съестного. Быстро нагнувшись, он схватил в горсть лягушку и протянул ее Патрику.

Малыш нахмурился – он не был расположен к забавам. Зачем дядя дает ему игрушку? Лягушка мазнула лапой по носу Патрика и попыталась удрать; но мистер Лаки прихлопнул ее с маху тяжелой ладонью, так что мозги брызнули из расплющенной квакушки.

Патрик сел на столешнице, притянув коленки к худеньким плечам. Он уже понял за прошедшие двое суток, что ни плач, ни капризы не возымеют никакого влияния на его странную няньку, пока тот сам не соизволит сделать что-нибудь. Патрик всхлипнул пару раз, скорее по привычке, чем всерьез, и затих, впадая в полудрему, спасительное состояние, ниспосланное свыше маленьким детям, старикам и собакам.

Утро кончилось, не начавшись, – новый день обещал быть таким же жарким, как предыдущий. Вернон не понимал, почему ребенок отказывается от пищи, но раз так, следует поискать нечто другое. Погрозив ему пальцем, Вернон покинул избушку, отправившись на поиски еды.

Мистер Блэквилл, не обладая выдержкой своего молодого спутника, быстро устал и слегка замедлил шаг – он не привык к продолжительным пешим прогулкам. Добсон посмеивался про себя, оглядываясь на пыхтящего Эдгара, – волосы взлохмачены, пот стекает по лбу. «Еще немного, – думал пройдоха, – и он запросит пощады». Немощь пожилого мужчины была ему на руку – о, как самоотверженно ухаживал за ним Добсон! Заботливый, предупредительный, любезный Добсон. Незаменимый Добсон.

– Они не могли уйти далеко, мистер Блэквилл! – ободрял он измученного беднягу. – Даже если он плавает, как рыба, и дышит через камышинку, все равно здесь очень коварное дно, и водяные травы вперемешку с корягами задержат лодку. А то и вовсе вынудят его бросить ее и идти по суше!

– Но что ему нужно, бога ради, Ленни? – в который раз вопрошал несчастный отец. – Зачем ему мой малыш? Ради выкупа? Что он собирается с ним делать?

– Не думайте об этом, сэр! – всякий раз отвечал Добсон. – Не нужно забивать себе голову предположениями и давать волю фантазиям! Будем руководствоваться фактами. Он пытается скрыться, мы идем по пятам. Уже одно то обстоятельство, что он бежит в глушь, пробираясь по непроходимым чащобам, должно внушать нам оптимизм – значит, он один, и у него нет сообщников!

– Патрик, Патрик, малыш мой… – вздыхал Эдгар, а Добсон хлопал его по плечу, утешая:

– Кем бы он ни был, но ему так же жарко, как и нам, так же хочется есть и пить. Как бы скоро он ни двигался, но, небось, не быстрее пули!

Эдгар с завистью поглядывал на водяных крыс, плескавшихся у самого берега. Животные прячутся между камышей или вымазывают шкуру илом, защищаясь от солнца, и лишь человек ничего не может сделать для своей выгоды. Вода, которой умывался Блэквилл, пытаясь облегчить муки, сильно отдавала гниющими водорослями, и со временем он перестал умываться – когда кожа высыхала, этот запах переходил на кожу, и к терзаниям палящего солнца прибавлялось раздражение от нестерпимой вони. Все чаще перед глазами его прыгали большие оранжевые круги, и тогда ему казалось, что он бредит на ходу, впадая в забытье.

Добсон испытывал те же неудобства, но зрелище страданий Блэквилла придавало ему сил, а неизменный в своей дикости ландшафт сообщал его шагам автоматизм, помогающий справляться с трудностями похода. Тот же песок, травы, камыши – казалось, они всё идут и идут, оставаясь при этом на одном месте.