Хранитель детских и собачьих душ

Эдгар остановился, вытащил из жилетного кармана часы на длинной цепочке, отщелкнул великолепную серебряную крышку: час дня.

– Мне представляется, мистер Добсон, что нам не пройти более ни одной мили, – сказал он, вздыхая, – я совсем выбился из сил, да и вы, я вижу, устали. Нужно поискать какое-нибудь убежище от жары, не то мы просто испечемся, как кролики на вертеле.

– Правда ваша, сэр, – ответил Добсон, – но взгляните-ка, что там впереди? Неужели лодка?

Действительно, на середине реки они увидели полузатонувшую лодку, запутавшуюся в водорослях.

– О-о-о! Мы близки к похитителям! – воскликнул мистер Блэквилл, совсем забыв об усталости. – Они бросили лодку, они идут пешком!

– Вполне вероятно, – пожал плечами Добсон. – Остается только угадать: передвигаются они по тому берегу или по этому?

– Но не думаете ли вы, дружище, – в сильном волнении спросил Блэквилл, – что они могли вообще удалиться от реки?

– Вряд ли, – успокоил Добсон. – Держаться речного течения – единственно верный путь, иначе нетрудно попасть хищникам в лапы или угодить прямиком в болото. Поскольку малыш не может передвигаться самостоятельно, похититель несет его на плечах. Но он тоже нуждается в отдыхе и подкреплении сил, как всякий живой человек.

После этих слов с удвоенной энергией двинулись они вперед. Отражения в бегущей воде метались, дробясь: два человечка, смешно перебирая ногами, бежали, то далеко выбрасывая ноги, то едва приволакивая, – одежда, казалось, бежит за ними следом, сбитая набок, вкривь и вкось, пропыленная, бурыми пятнами темнела она среди блестящих от пота частей оголенного тела. Речные обитатели – скользкие, пучеглазые, скрытые хлопьями тины, – с изумлением провожали взглядами эту парочку.

Конечно, воодушевленный неожиданной находкой затонувшей лодки, Эдгар Блэквилл столь же быстро и выдохся. Если бы вовремя не поспевший Добсон, он рухнул бы на землю, как загнанная лошадь.

– Поберегите силы, – ласково укорил его репортер, пытаясь успокоить дыхание. – Они вам вскоре понадобятся.

Этот привал был продолжительнее обычного, и Добсон еще раз проверил оружие, а Блэквилл просто лежал, отдавшись усталости, но сквозь барабанную дробь о ребра, сквозь одуряющую липкую полудрему он собирал все оставшиеся в его теле возможности, словно король, стягивающий верных вассалов к месту битвы.

Дальше они продвигались в полном молчании; держали ружья на изготовку. Скоро они заметили на противоположном берегу рыбацкую хижину; кивком на кивок ответствовав друг другу, подобрались к самой воде, обдумывая переправу. Наконец, по обоюдному молчаливому уговору, Эдгар остался на берегу, взведя курки, прикрывал своего приятеля от возможного нападения. Грести одной рукой, удерживая другой над водою ружье, не очень-то удобно; несколько раз Ленни окунался в реку с головой, но скоро поправил свое положение, старательно удерживая равновесие; длинные мягкие метлы, облепившие дно, хватали его за ноги, одежда вздулась мешком, а затем обхватила его туловище наподобие рубашки обитателя Бедлама. Выбираясь из реки, Добсон весьма сожалел о воротничке и манжетах, приобретших пегую, буроватую окраску; больно ему было думать и об испорченном жилете небесно-голубого цвета, влетевшем ему когда-то в копеечку. «Надеюсь, что щенок окупит это с лихвой», – думал он со злостью.

Патрик упорно не желал есть жабу. Отказался он также и от другой снеди, добытой мистером Лаки, который разложил свои охотничьи трофеи на поверхности стола. Здесь присутствовала пара оглушенных рыбин, задушенная водяная крыса, змееныш и даже гнездо с яйцами малиновки. Некоторый интерес маленький барчук проявил к стрекозе с оторванным туловом – искристые крылья приковали внимание ребенка, и он осторожно потеребил злополучную летунью пальчиком. Однако есть он не желал. Впрочем, зомби не принуждал своего подопечного. Он выполнил свою задачу – раздобыл пищу, а там уж как хочет. Гораздо серьезнее дела обстояли с самим мистером Лаки: он вдруг обнаружил, что впадает в забытье. Сложно говорить о самочувствии трупа, но определенные перемены все же происходили. Ноги все менее повиновались ему, пальцы становились непослушными, вялыми; он ходил теперь осторожнее, экономя каждое движение. Концентрироваться же становилось все труднее – множество блестящих, мельтешащих образов сбивало его с толку, швыряя его сознание, прямое и логичное, как механизм музыкального автомата, в хаос дезориентации. «Должен», – по-прежнему маячило в его сознании, но рядом с этим негасимым огнем возникло столько бликов, что мистеру Лаки приходилось трудно. Он вдруг увидел в двери петушиную голову, возникшую ниоткуда: сделал шаг, другой – нет ничего, свет играет на салфетках листьев старого гикори, тени пляшут по лачужке. Патрик забавлялся с мертвыми зверьками: открыв разорванную лягушку, как портмоне, прятал внутрь подергивающую лапой стрекозу.