Хранитель подземелий

Проходя мимо читального зала королевской библиотеки, которая насчитывала около пяти сотен книг, написанных на высшего сорта пергаменте, которых, в общем-то, почти никто не читал, так как выставлены они были скорее для того, чтобы продемонстрировать богатство королевской семьи, поскольку написанные от руки на столь дорогом материале книги могли себе позволить лишь самые зажиточные жители Союза, Шаабан завидел королевского советника – Лукаса Тирола, лысого старика с густой поседевшей бородой, и Ревиана Гувера, писателя из народа, худощавого и стриженого коротко мужчину в дорогом камзоле и простецких штанах, заправленных в портянки – эту смесь пренебрежительности к внешнему виду и простоватость одновременно с вычурностью и склонностью носить недешевую верхнюю одежду в нем мало кто понимал, но все привыкли списывать странности историографа на то, что у всех творческих людей немного не все дома. Советник и летописец оживленно спорили о том, достаточно ли сил у Архимага Йоши-Року одолеть Заргула. Лукас настаивал на том, что его мудрости и преисполненности магической силы достаточно, чтобы оказать должное сопротивление вождю горхолдов. Писатель же утверждал, что старый придворный не разбирается в магии, поскольку известно, что Заргул всегда обходился без посоха при творении колдовства, тогда как у Йоши-Року, как всем было видно, имелся магический атрибут в виде древесного посоха.

– Ваше Святейшество? – заметил Ревиан, махнув рукой монаху, – быть может, Вы сумеете разрешить недоразумение и образумить моего оппонента?

Шаабан усмехнулся:

– Истина рождается не в спорах, она приходит с принятием безграничности нашего невежества. А споры нескончаемы оттого, что спорящие ищут самоутверждение взамен истины, – писатель смиренно опустил голову, признавая свое заблуждение, но Шаабан жестом руки остановил его, – впрочем, полемика – отличное развлечение, как и упражнение для ума.

– Более правильные слова подобрать я бы не смог, – сказал Лукас.

Шаабан осведомился о том, где находятся покои короля, на что советник охотно объяснил, как добраться до того крыла дворца, в котором расположена опочивальня Эанрила. Советник же собрался уходить, сославшись на срочные дела по организации подвоза провизии к границе Союза, Шаабан собрался к королю, но его остановил Ревиан:

– Постойте, святой отец! Если у вас есть немного времени, я бы хотел обсудить с Вами кое-что.

Шаабан провел рукой в сторону большого холла, выход которого вел к винтовой лестнице, ведущей к королевским покоям.

Ревиан последовал за монахом и, одернув отвороты камзола, заговорил:

– Не кажется ли тебе, преподобный, что причиной того, что Заргул окреп и снова несет угрозу всем нам, является то, что мы попросту забыли об ужасах той древней войны, а в живых не осталось никого, кто мог бы о ней поведать?

Шаабан, ровным темпом шагая, продолжал с холодным спокойствием перебирать четки.

– Многие сведения о тех событиях безвозвратно утеряны, – сказал Шаабан, – а люди испокон веков были склонны придавать значение собственным проблемам, чем погружаться в историю минувших времен.

– И все же, если я не ошибаюсь, наша задача – не только остановить Заргула и спасти будущие поколения от смерти или жизни в рабстве, что еще хуже смерти, но и запечатлеть на века все те ужасы, что пришлось пережить Ранкору. Чтобы потомки не повторяли наших ошибок.

– Что ты хочешь сказать, Ревиан?

– Раз уж мне выпала участь свидетеля мировой войны, то, как собиратель историй и летописец, я обязан изложить историю противостояния Заргулу на пергаменте. Чтобы даже через тысячу лет, когда никого из нас уже не будет, люди помнили о том, через что пришлось пройти всем народам, чтобы жизнь продолжалась.

– Отчего нет, брат мой? – развел руками Шаабан, – если тебе нужно мое благословение, то ты его получил. Каждый должен быть на своем месте и заниматься своим делом. Я монах и возношу молитвы Всевышнему, ты же голос поколения, который на долгие времена останется в рукописях.

Ревиан остановился у выхода на лестничную клетку, пошел дальше и оперся на лакированные перила.

– Вот только, я боюсь, могу не дожить до того момента, как история будет дописана. Ты же знаешь, коли понадобится выйти на стену с оружием в руках – я выйду. Иначе какое право я, мужчина, буду иметь писать о войне, от которой трусливо прятался в каком-нибудь подвале?

Шаабан улыбнулся и похлопал писателя по плечу:

– В твоей храбрости сомнений я не испытывал. Возможно, на случай было бы хорошей идеей подыскать преемника? Человека, который поставит точку в истории, если ты уже не сумеешь.

– Да, – кивнул Гувер, глядя вниз, до первого этажа оставалось метров пятьдесят как минимум, – ты прав, Шаабан. Вот только кого…

– Точно не меня, – рассмеялся Шаабан, – писать – не мое лучшее умение, к тому же кроме Священных Писаний я дал клятву ничего не читать.

– Как ты сам сказал, – ответил Гувер, – каждый должен заниматься своим делом.

Шаабан молча склонил голову и, взглянув Гуверу в глаза, сказал: