Хранительница историй

Вот она стоит на перекрестке. Встав из-за столика, Дженис шла не останавливаясь. Мимо проносятся машины, в их черно-сером потоке порой мелькает проблеск цвета, который кажется особенно ярким на фоне потемневшей от мартовского ливня дороги. Велосипедисты жмутся к обочине и старательно огибают лужи. Они проезжают так близко, что Дженис могла бы вытянуть руку и толкнуть любого из них.

У нее звонит телефон. Сначала Дженис думает, что это Юэн, но на дисплее написано «Стэн». Едва услышав его голос, она сразу понимает, что случилась беда, срывается с места и бежит. Она сворачивает за угол, впереди показывается колледж, а к нему подъезжает машина «скорой помощи».

Глава 36. Конец эпохи

Часовня забита до отказа, и Дженис кажется, будто она смотрит старый черно-белый фильм: черное – траурные одежды собравшихся, белое – цветы. Здесь и лилии, и нарциссы, и розы, а еще она, кажется, уловила аромат гиацинтов. Но это сочетание не отражает характера женщины, которую она знала. Если брать ароматы по отдельности, каждый из них хорош, но смесь запахов приторно-удушлива. Однако Дженис признает: сегодня ее ничто бы не порадовало.

Впереди Дженис замечает женщину в угольно-черном платье-плаще. Увидев, что она плачет, Дженис удивляется. А ведь ей казалось, что эта особа не испытывала теплых чувств к покойной. Но женщину сотрясают рыдания. Вот она достает из кармана платок, а потом вдруг оборачивается и жестом подзывает Дженис. Все удивительнее и удивительнее. Дженис подходит к ней, и та шепчет: «Я заняла вам место». Затем она поворачивается к сидящему рядом плотному мужчине:

– Это мой муж, Джордж. Не помню, встречались вы с ним или нет. – (Дженис садится рядом с Мэвис и благодарит ее.) – Я же знаю, Кэрри-Луиза вас очень любила, – отвечает Мэвис. – Она часто мне об этом говорила. Она сказала, вы из тех, кто прячет свой свет за семью замками.

На глаза Дженис наворачиваются слезы. В ушах у нее звучит голос Кэрри-Луизы, только в конце старушка обязательно прибавила бы «дорогая».

У Кэрри-Луизы случился инсульт. Она скончалась скоропостижно, и это один из тех редких случаев, когда внезапная смерть – благо. Кэрри-Луизе не пришлось пережить все тяготы постепенного усугубления своего недуга и узнать, каково это – лишиться голоса. Дженис уверена, что эти испытания Кэрри-Луиза выдержала бы с достоинством и чувством юмора, но, будь у нее выбор, она предпочла бы именно такой исход. Грустно только, что Кэрри-Луиза так и не узнала, что Мэвис, ее самая давняя подруга, на самом деле ее любит. Дженис представляет, как Кэрри-Луиза произнесла бы: «Дорогая Мэвис… благослови ее… Бог… значит, она все-таки… и правда… милая». А еще Дженис жаль, что гроб не украсили одними белыми розами. Кэрри-Луиза была такой элегантной женщиной! Дженис чувствует, что переизбыток цветов показался бы ей вульгарным. «Дорогая… чем проще… тем лучше».

После службы Дженис идет по проходу и замечает на скамье в последнем ряду знакомую фигуру: миссис Би. Рядом с ней стоит Тиберий. Миссис Би во всем черном, если не считать белый гипс на руке. В тот день она впервые не сумела преодолеть винтовую лестницу и кубарем полетела вниз. Синяк под глазом у старой женщины смотрится весьма впечатляюще. Дженис подошла бы и поговорила с ней, но она слишком хорошо помнит свою стычку с Тиберием. Миссис Би поворачивается к сыну и что-то ему говорит. Взгляд Тиберия останавливается на Дженис. Он приветствует ее едва заметным кивком, затем отворачивается и выходит из часовни. Дженис невольно задается вопросом, не взял ли он с собой собаку.

– Идите сюда. Тиберий пошел за машиной, посидите пока со мной.

– Не знала, что вы знакомы с Кэрри-Луизой.

– Кембридж – город маленький, а ее муж Эрнест дружил с Августом. Он хотел бы, чтобы я почтила ее память.

– Она была чудесной женщиной. Думаю, она бы вам понравилась.

Миссис Би кивает.

– Необычное имя, – замечает она.

– Оно ей очень шло: она и женщиной была необычной. А главное, очень смелой. – Задумавшись об именах, Дженис ловит себя на том, что никогда еще ее первое имя не казалось ей таким неуместным. – А у вас есть второе имя? – спрашивает она миссис Би, стараясь отвлечься от своих мыслей.

– Мэри. – (Дженис улыбается.)

– Как понимать вашу улыбочку? О ком из моих тезок вы сразу подумали – о праведной Деве Марии или о грешнице Марии Магдалине?

– Нет, я вспомнила детскую песенку «Мэри-все-наоборот».

День сегодня печальный, да и вообще, поводов для грусти у Дженис много, и все же губы сами собой растягиваются в улыбке, и на душе становится чуть-чуть легче.

– Как себя чувствуете, миссис Би?

– Как видите, я снова на ногах. Спасибо за цветы и за то, что зашли навестить.

– Признавайтесь, вы наверняка были трудной пациенткой, – замечает Дженис.

– Помните, я сказала вам при первой встрече, что дураков не потерплю? Так вот, в больнице, в которую меня положили, от дураков просто спасу нет. Готова поспорить, что одного из старших консультантов при рождении уронили и приземлился он на голову.