Хранительница историй

Следующий час пролетает незаметно, и кофе плавно перетекает в ланч. Оказывается, Юэн любит Хемингуэя, а с Фицджеральдом у него сложные отношения: пишет автор красиво, но сюжеты не особо правдоподобные. Дженис почти признается, что коллекционирует истории, но в последний момент удерживается. Юэн рассказывает, что сейчас увлекся книгами одного мексиканского писателя, и Дженис сразу вспоминает Энни с ее комнатными растениями. За десертом – да, они оба решили не отказываться от сладкого – Юэн и Дженис обсуждают, что лучше: быть успешным плодовитым автором или создать один шедевр, как в случае с «Убить пересмешника».

Потом они заказывают кофе, и чары рассеиваются. Юэн глядит на часы: да, у него еще есть немного времени. Она выходит в туалет, а когда возвращается за столик, у нее возникает ощущение, будто реальная жизнь опять наваливается на них всем своим весом. Дженис осознает, что мужчина, сидящий напротив нее, – практически незнакомец. Она так мало о нем знает! Вдруг Дженис словно бы заново вспоминает и про свой возраст, и про фигуру, и про мозолистые руки уборщицы. Вдобавок застенчивая девчонка-подросток, живущая внутри Дженис, вернулась, придвинула себе стул и произнесла: «Ну, это все понятно… А теперь-то о чем говорить?»

Дженис понимает, что беседа о книгах объединила их и дала им почву под ногами – этакий островок, по которому они непринужденно прогуливались, наслаждаясь обществом друг друга. Но вечно там оставаться нельзя, а куда двигаться дальше, Дженис понятия не имеет. Она чувствует себя Робинзоном Крузо, застрявшим на жалком клочке суши. А задать еще пару вопросов о книгах – только усилить это ощущение.

– Я ушла от мужа.

Ну кто ее за язык тянул? О чем она только думала? Спрыгнула с островка – и угодила прямиком в ледяную воду.

– Да… дела… Ну вы это… держитесь…

Юэн явно понятия не имеет, как распорядиться этой информацией. Что, впрочем, вполне естественно. Они ведь договорились, что просто по-дружески попьют вместе кофе, хотя в их случае кофепитие превратилось в ланч. На внутреннюю борьбу, отражающуюся во взгляде Юэна, больно смотреть. Можно ли спросить ее почему? А если можно, то нужно ли? Вдруг она обидится? В конце концов Юэн решает пойти по тому же пути, что и Дженис в самом начале их встречи: хватается за безопасную нейтральную тему:

– А ваше детство где прошло?

Дженис расслабляется: ну, на этот вопрос ей ответить по силам. Во всяком случае, частично.

– Я выросла в Нортгемптоне. Мне было семь лет, когда мы приехали в Великобританию.

Юэн кивает, заметив в их историях маленькое сходство: когда его семья перебралась в Хей-он-Уай, ему тоже было семь.

– Родилась я в Танзании, но мы переехали в Дарем, когда папе предложили преподавать на кафедре археологии в Даремском университете. Тамошнее руководство очень заинтересовала его работа в ущелье Олдувай.

– Я читал про это ущелье. Кажется, там обнаружили останки наших дальних предков?

Дженис кивает, а про себя думает о том, что в сердце истории ее отца лежит его любовь к Олдуваю, а вовсе не преподавание в Дареме.

– Но потом вы оказались в Нортгемптоне?

Дженис глядит в окно, но видит нечто гораздо большее, чем велосипеды и здания.

– Папа умер, когда мне было десять. Рак поджелудочной железы. – Дженис добавляет: – Он сгорел очень быстро.

Дженис сама не знает, хорошо это или плохо. Она опять переводит взгляд на Юэна. Хорошо, что у того не сорвалось с языка стандартное, рефлекторное: «Соболезную». Ведь чувств Дженис ему не понять даже приблизительно.

– В Нортгемптон мы переехали, потому что мама хотела, чтобы мы остались в Англии. У нее там была сестра.

– Ваша мама до сих пор там живет?

– Нет, она умерла пятнадцать лет назад.

Тут Юэн все-таки произносит:

– Соболезную.

Но Дженис в его соболезнованиях не нуждается: горя она не испытывает. Ей самой страшно в этом признаваться, и собственные чувства лежат на ее совести не просто камнем, а огромной горой. К счастью, в основании этой горы заложен мощный, прочный каменный фундамент из чувства вины по множеству других поводов.

Вдруг Дженис замечает, что, хотя до этого они с Юэном вели разговор на нормальной громкости, сейчас оба понизили голоса. Дженис думала, что сумеет рассказать о себе, но оказывается, она переоценила свои силы.

– У вас есть братья или сестры? – спрашивает Юэн.

Дженис с трудом выдавливает:

– Да, сестра.

Но теперь ей не терпится сбежать. Ничего у них не выйдет. Нет смысла даже пытаться. Дженис встает, и через секунду Юэн тоже поднимается. Он протягивает к ней руку, будто хочет… Чего он хочет? Задержать ее? Взять за руку? Но вот его рука опускается. Дженис решается посмотреть ему в глаза лишь мельком, но успевает заметить, что он озадачен и встревожен.

– Мне пора, – выпаливает Дженис и снимает ремешок сумки со спинки стула.

– Погодите, Дженис…

Его рука снова взлетает вверх, и на этот раз она оказывается совсем рядом с Дженис, хотя и не касается ее.

– Давайте начнем сначала. Про семьи больше разговаривать не будем. Поговорим о книгах. Только о книгах, и все.