Читаем Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток полностью

— Почему? — полюбопытствовал Алексей Антонович. — Иностранные путешественники в России всегда окружены вниманием.

— Для этого нужно ехать в Россию через Петербург или через Одессу и затем на Кавказ, — вмешался Маннберг, — а не через Охотск в Восточную Сибирь, как это сделал мсье Лонк де Лоббель.

— Да, конечно, — согласился Алексей Антонович, — на этом пути трудно рассчитывать на дорожные удобства.

— О, я привык к лишениям в дороге! — грациозно сделав пируэт возле печки и вновь к ней припадая, сказал Лонк де Лоббель. — Увы, я не имею возможности с этим считаться.

— Так сказать, путешественник поневоле, — язвительно заметил Киреев.

Маннберг подошел и покачался возле них на носках.

— Разумеется, — сказал он, засовывая руки в карманы. — Охотск — не Марсель, а Шиверск — не Жуанвилль.

— О, Жуанвилль! — воскликнул Лонк де Лоббель.

— Простите, вы француз? — осведомился Алексей Антонович.

— Я родился во Франции.

— Но, еще раз простите — или я ослышался? — вы, кажется, сказали, что являетесь представителем американского…

— О, мсье, — счастливо вздохнул Лонк де Лоббель, — Америка богата, Америка все купит!

— Все — это, так сказать, слишком смелое заявление, — пытаясь сострить, сказал Киреев. — Что такое все? Все есть все. Америка у нас купила Аляску, Америка может купить Охотск, Америка может купить вот этот так называемый Шиверск, всю движимость и недвижимость, — но меня, например, русского дворянина и офицера, Америка не купит.

— Э, нет, в этом, Павел Георгиевич, позвольте мне с вами не согласиться, — возбужденно заговорил Маннберг. — Я держусь совершенно противоположного мнения. Меня, да меня, Маннберга Густава Евгеньевича, как и мсье Лонк де Лоббеля, Америка сможет купить…

— Однако! — воскликнул Киреев.

— О, не поймите меня превратно! Да, за хорошую цену я пойду работать для Америки. Почему нет? Я свободен продавать свой труд тому, кто больше платит…

— Вы, так сказать, весьма откровенны, — опять вмешался Киреев.

— Позвольте, позвольте, — заторопился Маннберг, — это же отвлеченный разговор. Итак, допустим фигурально, меня, как Маннберга, Америка купит, но Россию — вы понимаете, Россию! — нет, Америке не купить, как не купить было Садко богатств великого Новгорода.

— Да? А я уже собираюсь, — довольный спором Киреева с Маннбергом, засмеялся Лонк де Лоббель, — я собираюсь выяснить цены и покупать постепенно у России русских людей, а у русских людей — Россию.

— Вот это подлинно французское остроумие! — восторженно сказал Маннберг. — Не в пример вам, Павел Георгиевич, — упрекнул он Киреева. — Как это: покупать у России русских людей, а у русских людей — Россию? Блестяще сказано! Вы согласны, Павел Георгиевич?

— Мы не слышали мнения хозяина дома, — уклонился Киреев от ответа на вопрос Маннберга.

— Мое мнение, господа, — сказал Алексей Антонович, чувствуя, что он бледнеет и кожа на лице у него начинает стягиваться, — мое мнение, господа, таково: кто продает русскую землю, тот уже не русский человек. Значит, у русских Россию купить нельзя.

— Аляска! — радостно закричал Лонк де Лоббель.

— Я подтверждаю свою мысль: она продана нерусскими русскими, — обдавая француза презрительным взглядом, сказал Алексей Антонович.

— Отличный каламбур! — поклонился Лонк де Лоббель.

— Я продолжаю: а тот, кто продает себя, не только не русский человек, но и не человек даже, ибо люди вообще не продаются, — он вовсе похолодел от внутренней неприязни к своим гостям, — следовательно, Америка купить может не все, мсье Лонк де Лоббель.

Наступила тяжелая пауза.

— Это уже выходит, так сказать, за границы шуток… — начал было Киреев.

Но Маннберг, стремясь предотвратить скандал, нашелся. На этажерке он заметил колоду карт.

— Восхитительно! — воскликнул он, подходя к столу и тасуя карты. — Алексей Антонович, умоляю вас, самую маленькую пулечку! Да, Павел Георгиевич, сыграем, как сегодня утром?

— Против ничего не имею, — еще хмурясь, отозвался Киреев.

— Я плохой преферансист, — сказал Алексей Антонович, — но ради компании…

— Да, да, прошу, ради компании. Всего по четверть копеечки вист. Вы, мсье?

— Только в качестве зрителя и вашего клерка, — подсел тот к столу.

Началась игра. Алексей Антонович объявлял масть осторожно, почти все время передавая игру партнерам. Маннберг торговался упрямо, жадно, часто спасаясь только выгодным прикупом, и то и дело писал ремиз. Киреев, положив ладонь на карты, объявлял:.

— В темную, раз.

— Два, — немедленно отвечал Маннберг.

— Три, — скучно произносил Алексей Антонович.

— Четыре, — не отнимая ладони, говорил Киреев.

Партнеры продолжали торговаться. Киреев не отступал. Первым сдавался Алексей Антонович. Маннберг бился до последней крайности и отказывался только в совершенно безнадежном положении.

Не дрогнув мускулом на лице, Киреев брал прикуп, объявлял мизер. И выигрывал. Ему везло невероятно. В четверть часа он закрыл у себя пульку и стал помогать Маннбергу. Лонк де Лоббель сорвался со своего места и мелкими шажками стал бегать вокруг стола, восклицая:

— Вы — олицетворение счастья!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза