Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века

Анализ документов и литературных памятников эпохи показывает, что идеализированный образ Нового Константина в значительной степени отвечал российским политическим задачам середины XVII в. Русские цари стали ктиторами и покровителями православных обителей на Христианском Востоке. Война с Речью Посполитой началась в 1654 г. как борьба за православную веру и за освобождение Божьих церквей, осененная восточнохристианскими реликвиями. Влахернская икона Божьей Матери и глава Григория Богослова появляются в Москве вслед за послами Богдана Хмельницкого и решением царя начать войну с Речью Посполитой[671]. Поручив свое войско покровительству древних святынь, полученных из греческого мира, накануне похода царь просил «у Бога милости и у пресвятой Богородицы помощи и заступления великих чюдотворцев московских Петра, Алексея, Ионы и Филиппа и у всех святых»[672]. После первых военных успехов патриарх Никон сравнивал Алексея Михайловича с победоносными библейскими царями и Константином Великим.

Святыня и политика

Особую роль в формировании идейно-политических теорий своего времени сыграли восточнохристианские святыни, привезенные в Россию. Подобный феномен уже отмечался в других государствах, например, в Республике св. Марка, когда появление большого числа византийских реликвий послужило основанием для создания образа Венеции как Нового Рима[673]. К середине XVII столетия в Русском государстве сосредоточились многочисленные святыни, привезенные с Востока. Павел Алеппский восторженно описывает мощи, хранившиеся в митрополичьей ризнице Коломны, проводя сравнение между русскими и византийскими государями: «Как в древности, во дни христианских царей, переносили редкости вселенной, коих большая часть из нашей страны, а именно Господние остатки и мощи святых, в царствующий град Константинополь, который таким образом приобрел их все, пока не завладели им гаджирийцы (агаряне. – Н. Ч.), и святыни рассеялись; так с того времени доселе угодно было Богу внушить патриархам, архиереям, настоятелям монастырей, священникам и монахам переносить эти сокровища и преславные остатки из тех стран в Москву, ныне Новый Рим, достойный всякой хвалы и чести, и дарить их его царям, которые хорошо знали их достоинство и вознаграждали за них богатствами и милостынными дарами»[674].

Русские государи живо интересовались реликвиями бывшей Византийской империи, рассеянными по всему христианскому миру. Алексей Михайлович дал наказ своим посланникам в Венеции в 1656–1657 гг. И. И. Чемоданову и А. Посникову осмотреть «казенные и оружейные палаты»[675], с тем, чтобы ознакомиться со знаменитыми святынями, вывезенными венецианцами из Константинополя во время Четвертого крестового похода. В своем отчете дипломаты писали: «В первой палатке объявил посланником казенной начальной человек владетель образ Пресвятые Богородицы Знамение шти листовой, и казначей говорил: тот де образ моления великого царя Константина, и с тем де образом ходил на войну, а писмо де та икона Луки Евангелиста… и многих святых мощи устроены в стене и в киотах в золоте и в серебре с каменьем; а те мощи и киоты за замками и печатми»[676]. Согласно свидетельству Андреа Дандоло, дожа Венеции в 1305–1354 гг., хрониста и автора описания Четвертого крестового похода, среди реликвий должен был находиться золотой крест Константина Великого с фрагментом Животворящего Древа Господня[677]. Не он ли стал предметом особого интереса русского царя и внимания послов?

Начало войны против Речи Посполитой освятила икона Богоматери Иверской. Расхождения сведений источников породили множество противоречий в их толковании. Предварительный анализ архивных документов позволяет со значительной долей вероятности предположить, что в поход русские войска сопровождала не икона, выполненная мастером Ямвлихом Романовым, привезенная в Москву в 1648 г., а Иверская икона, принадлежавшая патриарху Никону. Дата ее появление у патриарха в 1652 г. до сих пор не была установлена, так как в официальных документах икона названа Богородицей Одигитрией[678], имя же образа Богоматери Иверской связывалось и современниками событий, и большинством позднейших исследователей с произведением кисти Ямвлиха.

Обстоятельства появления первого списка Иверской иконы у царицы Марии Ильиничны сделали ее семейной реликвией, которую бесконечно почитали и копировали для государя, его сестер, жены и детей[679]. Она меньше всего подходила для роли воительницы и, скорее всего, не покидала Кремля. Идеалу воеводы и амбициозным политическим планам отвечал Иверский образ патриарха Никона, который был предназначен для создания святых мест на русской земле.