Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— А он? Ты помнишь, как у Луки Христова родословная заканчивается?.. «Еносов, Сифов, Адамов, Божий». И ты от Адама, и ты от Бога. Семьдесят шесть поколений между Христом и Богом. А уже почти тысяча пятьсот лет с Голгофы минуло. Значит, с того времени ещё... сколько поколений прошли. Значит, ты благороднее и род у тебя древнее. Понял?

Этот отец будущих иезуитов, этот друг Лойолы плёл свою казуистику даже без улыбки, точно, как паук. Он и святотатствовал с ощущением, что это необходимо делу. И это была глупость, но страшная глупость, так как она имела подобие правды и логики. Ужасная машина воинствующей церкви, всех воинствующих церквей и ор­денов, сколько их было и есть, стояла за этим неспешным плетением.

— Понял, — сдавленным голосом ответил Брат­чик. — Отвязывайте, что ли.

— Ну вот, — примиренчески произнёс Лотр. — Так-то лучше. Правда и талант — это оружие слабых. Поэтому они его и требуют. Да ещё и с глупой стойкостью.

Отвязанный Братчик плюнул.

— То-то вы, сильные, завертелись, как на сковородке.

— Ничего, — снисходительно согласился Лотр. — Думай что хочешь, лишь бы танцевал по-нашему, пан Христос.

Между тем врата догорали. Пунцовела раскалённая бронзовая чешуя. Половины почти обвалились. Сипел жар, на который лили воду.

— Лизунчики, — невесело шутил Клеоник. — «Христо-ос! Христо-ос!» Если вы уж так верите, что Христос, то чего вы пятки свои потрескавшиеся обжечь боитесь?

— Хватит уж тебе, — мрачно бросил Гиав Турай. — Надеяться — оно надо, но волю Божью испытывать — дело последнее.

За вратами всё ещё яростно лязгали мечи. Стража, за­кованная в сталь, погибала, не пуская осаждавших со стен.

— Пошли! — повелел кузнец.

Мещане с бревном двинулись прямо в пар и дым. Ударило в огонь бревно. Взвился фонтан искр. Полетели головешки и уголья.

...Корнила, уже без стрелы, ворвался снова в пы­точную:

— Пропадаем!

— А вам за что платят? — спросил Жаба.

— Из последнего дерёмся! Изнемогаем! — прохри­пел сотник. — Побыстрее, вот-вот ворвутся.

— Ну вот, — злился Лотр. — Тут дело важное, роли распределяем, а ты — не сказавшись, а ты — без доклада.

Корнила жадно хватал воздух.

— Так вот, пан Христос, — нерушимо произнёс Лотр. — Одно перед тобою условие: через месяц — кровь из носа, а вознесись. Чтобы восшествие во славу было.

— Я, может, и раньше.

— Э, нет. Пока не переделаешь всех дел твоей церк­ви — и не думай. Ты, Корнила, за ним следи. Захочет, холера, раньше возноситься — бей его в мою голову и тащи сюда.

— Это Бога?

Лотр покраснел:

— Ты что, выше святого Павла?! — гаркнул он. — А Павел раздирал и «терзал церковь, входя в домы и вла­ча мужчин и женщин, отдавал в темницы».

За низким лбом у сотника что-то шевелилось. Ско­рее всего, безмерное удивление.

— Да ну?

— Учителя наши говорят! Наместники Божьи! Ис­полнители его воли! Первые вожди церкви на земле!

— Странно...

— Именем Христа клянусь.

Сотник вытянулся:

— Слушаюсь.

— Следи. И смотри, чтобы не прельстил тебя философией и праздным искушением.

По лицу сотника сразу было видно, что искусить его никакой философией невозможно.

— Эти философы имеют наглость о жизни и смерти рассуждать. А жизнь и смерть — это наше дело, церковного суда дело, могущественных дело. И это нам рассуждать, жизнь там кому или смерть, и никому более...

Лотр обвёл глазами бродяг. Увидел Роскоша, который держался с тем же достоинством, горделиво отставив ногу.

— Стало быть, так, — начал Лотр. — Ты, Богдан Роскош, за шляхетское упрямство твоё, отныне — апостол Фома, Тумаш неверный, иначе наречённый Близнец.

Красное, как помидор, лицо «апостола Тумаша» покраснело ещё больше:

— Мало мне этого по роду моему.

— Хватит. Левон Конавка, рыбак.

— А! — табачные глазки недобро забегали.

— Тебя из рыбаков едва ли не первого завербовали. Быть тебе Кифой, апостолом Петром.

Конавка почесал плешь, которая начинала пробиваться между буйными кудрями, коварно улыбнулся.

— А что. Я это всегда знал, что возвышусь. Я ведь... незаконный сын короля Алеся. Кровь! Так первым апостолом быть, это мне — орешки.

— Брат его, Автух... Быть тебе апостолом Андреем.

Тонковатый Андрей судорожно проглотил слюну.

— Ничего, — успокоил Лотр. — Им тоже вначале страшно было.

Лотр сильно забрал в свои руки дело, и Босяцкий ему не препятствовал. Выдвинул идею, спас всем шкуры — и хватит. Теперь, если Ватикан будет недоволен — можно будет говорить, что идею подбросил, а дальше всё делал нунций. Если будут хватать, он воленс-ноленс заступится за мниха — одной верёвкой связаны. А рука Лотра много чего стоит. Могущественные родственники, связи, богатство.

Капеллан внутренне улыбался.

— Сила Гарнец, — продолжил Лотр.

Гаргантюа хлопнул плотоядным ртом и засопел.

— Ты Иаков Зеведеев, апостол Якуб.

— Пускай.

— Они тоже рыбачили на галилейском море.

— Интересно, какая там рыба водилась? — спросил новый апостол Якуб.

Вопрос остался без ответа. Надо было спешить. Лотр искал глазами похожего на девушку Ладыся.

— А брат твой по женоподобию, Иоанн Зеведеев, апостол Ян, евангелист Ян.

Замысловатые глаза Ладыся расширились.