Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Приятно мне. Но молитвам-то меня выучили, а дру­гому ни-ни. И никого не успели за то время. Другие начали первые буквы, а я тут проповедовать пошёл. Так я даже не знаю, как «а» выглядит. Ни в голове это у меня, ни...

Лотр улыбнулся:

— Они, рыбари эти, думаешь, слишком грамотны были?

— То пускай, — закатились городские глаза.

— Стало быть, вы — Зеведеевы, — с неуловимой иронией повторил Босяцкий.

Раввуни вздел глаза вверх.

— Ваанергес, — по-староеврейски молвил он. — Бож-же мой!

— Ты прав, — согласился Босяцкий. — Очень они звучно. «Сыны громовы».

Левон Конавка — Петро — коварно засмеялся.

— А что? Кто уж что, а я это знаю. С ними в одном шалаше ночевать невозможно — такие удоды.

— Хватит, — прервал его Лотр. — Акила Киёвый.

Телепень встряхнул ржавыми волосами, добродуш­но улыбнулся: понял — на костёр не потащат.

— Эно... я.

— Ты с этого дня — Филипп из Вифсаиды. Апостол Пилип.

С трудом заходили большие надбровные дуги.

— Запомнишь?

— Поучу пару дней — запомню. Я способный.

— Ты, Данель Кадушкевич, был мытарь — быть тебе, по схожести работы, евангелистом Матфеем. Апостолом Матеем.

Сварливые, фанатичные глазки зажмурились.

— Ты, лицедей Мирон Жернокрут, отныне Варфоломей.

— Кто? — заскрипел Мирон.

— Апостол Бавтромей, — объяснил Лотр. — За бездарность твою. Тот тоже у самого Христа учился, а потом, в «Деяниях», его и не вспоминают.

Лотр рассматривал бурсацкую морду следующего.

— А ты, Якуб Шалфейчик, апостол Якуб. Иаков Ал­феев меньший.

— Какой я тут меньший. Я тут выше всех. Максимум

И обиженно умолк.

Бургомистр Юстин смотрел на фокусника. Пра­вильно-круглая голова, вскинутая в невзрачном достоинстве. Верхняя губа надута.

— Этому, Яну Котку, — вставил бургомистр, — по бахвальству его, надо Леввея дать.

— Вот именно, — согласился Болванович. — Леввей, прозванный Фаддеем. Апостол Тадей. А поскольку в еван­гелиях разночтения — кто в лес, кто по дрова, так он же Иуда Иаковов, он же Нафанаил. Вишь, имён сколько.

— Спасибо, — поблагодарил Коток. — Я почти удовлетворён.

Михал Илияш смотрел на Лотра чёрными хитрющими глазами. Улыбался.

— Ты, Михал Илияш, с этого времени Сымон Кананит, по прозвищу Зилот. Так как «нет в нём лукавства».

Нависло молчание. Раввуни смотрел в глаза Лотра. Кардинал искривил улыбкою рот:

— Ну, а тебе, Раввуни, и Бог велел быть Иудой из Кариот.

— Почему?

— А потому, что ты тут, пожалуй, единственный, кто до тридцати считать может.

— Я...

— Честный? Ну и хорошо. В ходе работы перевос­питаешься, поверишь в свои способности... пан апостол Иуда.

Иудей вздохнул:

— Ну что. Ну, спасибо и на том... Не я один... И не в первый раз я за этого босяка отвечаю.

Лотр встал, и за ним поднялись все.

— Всем, кто ещё связан, за плохую привычку давать волю рукам, всем этим, кто хорошо дрался, развяжите руки. И идём к вратам. — Отыскал глазами Корнилу: — Ступайте вперёд. Постарайтесь упорядочить эн­тузиазм, сотник.

Судьи откинули свои капюшоны, сбросили чёрные мантии. Стража сняла со стен факелы.

В их трепетном свете шествие поплелось к двери.

Глава XI

«...И ПАДУТ ПРЕД НИМ НАРОДЫ»

Лёг пред Змеем, глядя в прах, и по­ставил его ногy себе на затылок, а сердце моё колотилось, как рыба на песке.

Египетское предание

...возмутился духом при виде этого города, полного идолов.

Деяния, 17:16

Пророк Ильюк примазался к нападающим позд­но — может, пьян был и только что проспался. Теперь он стоял и кричал на весь старый город:

— Бейте! Освобождайте! Как Христос пришёл на какой-то там год правления Тиберия, так и на этот раз — на какой-то там год правления Жигимонта снова он пришёл.

Нечёсаная копна волос тряслась. Звериные шкуры казались в огне запёкшейся кровью, а голые страшные мускулы рук были словно из меди.

— Предсказал вам приход его — я — Илия!.. Ста­райтесь, хлопцы. Бог великий смотрит на вас... Освобож­дайте — отдаст он вам богатые дома на разграбление!

Два человека в чёрном сукне переглянулись. Стояли они поодаль, чтобы те, кто бил бревном во врата, не за­тронули.

— Пророка этого давно следовало взять. Сразу, как только прорвутся, хватаем его и тащим.

— Брось, — ответил второй. — Кому ты его пота­щишь? Хозяевам нашим? С них вот-вот головы полетят.

— Плохо ты их знаешь. Всё закончится миром.

— Увидишь.

Врата рушились уже большими кусками. Искры тянуло, будто в трубу. Лязг мечей за вратами закончился, а вместо него возникло откуда-то ангельское тихое пение. Словно с неба. Странное что-то происходило в замке. По­этому, видимо, драться и бросили.

Последний удар бревна разрушил врата. Веером, ковром лёг на землю жар. Затаптывая уголья, толпа во­рвалась в замок.

— На штурм! — ревели голоса. — Христа! Христа убивают!

Гурьба валила валом. И вдруг остановилась. Ангельское пение вознеслось вверх.

С большим удивлением следил народ, как двига­лось им навстречу разубранное шествие с крестами и как шли перед ним тринадцать человек, одетых в рядно.

Люди стояли молча. Завязывался рассвет, и в его неопределённом свете тускло сияло золото риз и единственное золотое пятно в гурьбе нападавших, — золотые выше кистей руки Тихона Вуса.