Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Этот мазурик, неосведомлённый и безграмотный, как вяленая вобла, вместе с наместником Петра в юности передавал женщинам и юношам записки с предложени­ем пасть — в облатке святого причастия, наплевав на свя­тость гостии. Оба они позже находили себе жертв среди замужних женщин и невинных девушек даже в алтаре Божьего храма... И вот сейчас этот дурачит и кривляется как обезьяна, и плюётся грязными словами.

Христос знал, что разумнее было бы промолчать, но злоба аж душила его, и он чувствовал: ему не выдержать. А там пусть будет, что будет.

— Покупайте! Покупайте! — горланил монах. — Покупайте прощение. Вы можете купить себе отпущение даже за то, что изнасилуете одиннадцать тысяч из­вестных святых дев — оптом или в розницу, если хватит на это силы вашей, которая — от Бога... Вы, тёмные чурбаны, можете даже освободить из чистилища всех родных и знакомых. Вот пергамент. За 24 часа между первым и вторым днями июля вы можете сколько хотите раз заходить в храм, читать там «патерностер» или даже «отче наш» и выходить. Это будет считаться как молебен. Сколько молебнов — столько и душ, освобождённых из огня. О услада! О великая Божья милость!

Юрась сказал довольно громко:

— Один, говорят, на этом помешался. Бегал туда и назад целый день. Освободил весь городок. И никто там больше не купил ни одной индульгенции. И такой был ущерб для папского кармана! Так чтобы этого не было — войска сровняли всё местечко с землёй и всех жителей отправили прямо в рай.

Толпа засмеялась. Волесь, однако, распинался дальше:

— Ты получишь священное полномочие папское, разве наше дело не станет твоим?! Дело Христа — папежа Льва — кардинала Лотра и меня, грешного. Не сомневай­ся, ты войдёшь в наше воинство. Ибо главное не то — вор ты, угнетатель, распутник, содомит либо скотоложник, а главное — преданность делу нашему и святому храму, церкви. Ты можешь похитить серебряную ограду вокруг гроба Петра либо наложить в дарохранительницу его се­ребряную, весом в тысячу шестьсот фунтов. Ты можешь, если взбредёт тебе в голову такая фантазия, изнасиловать саму Матерь Божью на золотой надгробной плите апостола Петра, установленной Львом IV... И даже больше. Пресвятая Дева понесла только по отдельному повеле­нию Господа Бога и, матерью став, осталась невинной... Так вот, даже если бы кто-то надумал наградить Господа Иисуса земными братьями и сёстрами, а Юзафа — плот­ника — рогами и если бы он успешно сделал это — будет отпущен ему и этот грех.

— Слушай ты, — отозвался внезапно Юрась. — По­легче насчёт земных братьев. У него были ещё братья и сёстры. Четверо братьев и сёстры.

Гимениус не растерялся:

— Ну, это потом. Она сделала своё дело и дальше могла держать себя, как хочет.

— Пачкаешь ты в то же корыто, из которого ешь, — возмутился Христос. — В конце концов, все вы так.

— Мало того, — попробовал замять разговор Во­лесь. — Вы можете купить то, что Матерь Божья перед смертью сама явится к вам, чтобы лично отнести душу вашу в рай.

— Женщина несёт собственного насильника. Думай, что говоришь.

— Слушай, сатана, брось извергать грязь!

— Грязь — дело твоё...

Магдалина, сама не зная почему, попробовала за­держать его, но он освободился. И она поняла: всё. Час, назначенный Лотром, настал. День пройдет, два, три. И тогда придётся ей заниматься другим делом. Лотр вряд ли вернёт её к себе. Придётся, видимо, действительно соблазнить того парнишку из Новагродка.

— Чёрт его знает, что там написано, — продолжал Христос. — Может, ругательство?

— Прочитай! — из грязной пасти мниха летела слюна.

— Откуда им читать?

— А кто запрещает?

— Папа Сабиниан, как известно, под угрозой ана­фемы запретил простым учить грамоту.

— Так не повторить ли того и нам?

— К тому идёт.

Толпа оживилась и зашумела.

— Запрещайте, — краснел Братчик. — Всех запи­шите в монахи. А кто вас тогда будет кормить? Да ведь они и без того, как животные... Наконец, дай и мне одну индульгенцию. На один грех. Сколько?

Мних улыбнулся:

— Десять грошей. Видишь, и тебя проняло. Наш папа — это тебе не предшественник, не паршивец Юлий Второй. Большая разница.

— Конечно. Оба больны неаполитанской болезнью. Один от неё умер. Другой благодаря ней приобрёл тиару.

— Богохульствуешь? — глаза мниха сделались острыми. — А святая служба?

Юрась показал ему кусочек пергамента.

— Для того и купил. Молчи.

Народ засмеялся.

— Богохульствую теперь сколько хочу, до того как не остановлюсь... Странно, как это у вас. Паскудник Бо­нифаций VI проклинает мерзавца Формоза I, Стефан VII проклинает Бонифация, а труп Формоза отдаёт публич­ному порицанию [10], Роман I отменяет указы Стефана насчет Формоза и поносит Стефана... Лев поносит Юлия. И каждый объявляет, что он непогрешим, а пред­шественник — отродье Сатаниила, и изобличает его неистово и с животной ненавистью. Так кто мазурики, мы либо они?... Чурбаны! Рубите сук, на котором сидите. Надо ведь мне научить хоть одну твою глупую голову. Раз обманули... два... десять. Одному раскрыли лицо, второ­му... сотому. И ещё думаете, что вам будет кто-то верить. Уж и сейчас знают люди, что это за птица — Лев.

Умолк.