Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Закончил? — спросил мних. — Вот и хорошо. Ин­дульгенции!.. Индульгенции!

— Можешь продать ещё одну, меднолобый?

— Сколько угодно будет, — нагло ответил Гимениус.

— Отрежь ещё на один поступок.

Волесь начал орудовать ножницами. Юрась бросил ему монету.

— Ск-колько пожелаете.

— Вот спасибо, — сказал Христос.

И внезапно отвесил монаху громоподобную оп­леуху. Тот вякнул, отлетая. Братчик поболтал рукою в воздухе. Вокруг захохотал народ.

— Не имеешь права поднимать руку на посланца папы, — захныкал Гимениус.

— А на Матерь Божью, стало быть, имею, стоит только бумажку купить? Слышите, люди?

Служки Гимениуса начали было приближаться.

— Вот хорошо, — обрадовался Христос. — Этим я и без денег морду набью. Три человека. По тридцать три с третью гроша за рыло. Довольно дёшево. Весь век ходил бы, да и щёлкал.

Служки остановились. Монах шевелил челюстью, но приходил уже в сознание.

— Поймал ты меня, неизвестный, — неискренно улыбаясь, произнёс монах. — Ну, индульгенции! Ин­дульгенции!

Христос положил руку на рукоять корда:

— Тогда продай ещё на один поступок.

Глаза мниха забегали:

— Ну, это уж слишком. Хватит, люди! До завтра, а может, и на три дня лоток закрывается.

— Лоток только открывается, — возразил Юрась. — Ну-ка, люди, слушайте. Именем своим, именем сына Божьего говорю, что вам брешут. Мне и Отцу моему всё это нужно, как десятая дырка в теле.

— Ты кто? — спросил кто-то из толпы.

— Я — Христос...

Толпа загудела. У Магдалины мелькнул в зрачках ужас. Гурьба кричала.

— Ти-хо! Именем своим обвиняю всё это быдло во лжи и в грабеже, в оскорблении Матери Божьей! Когда вы мужи, а не содомиты — грош вам цена, если не засту­питесь за неё! Именем своим повелеваю — намните этой торбе с навозом холку, выбросьте из Любчи, а награбленные деньги отдайте на сирот и девушек-бесприданниц.

— Ура! — загудело в толпе. — На бесприданниц! На сирот!

Народ хлынул вперёд.

В ту же ночь, когда они убегали из Любчи, над мрачной землёй летел в высоте освещённый последними лучами солнца и розовый от него комочек живой плоти. Он нёс весть о том, что наречённый Христос поднял руку на добро церкви и приказ самого папы, которого, к тому же, поносил неприглядно вместе с церковью. Он нёс весть о том, что наречённый Христос забыл своё место и то, что он мошенник, и подстрекал народ на рынке. Он нёс весть о том, что известный церкви человек распустил слух об известной женщине, которая будто бы находится в окрестностях новагродских и сейчас ведёт Христа с апостолами в центр воеводства, где и попробует задержать их на три дня. Известный человек просил, чтобы сотник с отрядом поспешил.

Голубь летел, и лучи последнего солнца угасали на нём, а на пёрышки ложился синий отсвет ночи.

Когда-то он нёс Ною весть о прощении и мире. Теперь он нёс лязганье мечей, дыбу и позорную смерть.

Глава XX

ДЕНЕЖНЫЙ ЯЩИК ИУДЫ

У Иуды был ящик.

Иоанн, 13:29

Не всем достаются портки, кто в них нуждается.

Поговорка

Они убегали ночью, ибо знали: за то, что соверши­ли в Любче, мало им не покажется. Они не знали о том, что по следам их мчится Корнила, но, побаиваясь любчанского кастеляна, путали следы, двигаясь непрямою дорогой.

Одну ночь, заметая следы, они шли прочь от Новагродка, на север, ночевали в пуще, а потом двинулись окружным путём, направляясь на Вселюб. В полдень сле­дующего дня приблизились они к селу Ходосы.

Магдалина шла с Христом, словно боясь, что вот те­перь он может взять и исчезнуть. А он, опустив голову, ду­мал о своём, не замечая ничего вокруг... Всё ж это были слухи. Вновь слухи. Лишь слухи. А миновали недели, и ле­то вошло во владычество своё. И неизвестно, то ли дей­ствительно Анею спрятали, то ли она сама бросила его.

И тревога разрывала его сердце. И ничего он не за­мечал. А замечать было что. Деревня словно вымерла. На гуменнике возле первой хаты дикий на вид человек потрошил корову с вздутым животом, выбирал какие-то куски, и мухи вились над ним тучею.

На хатах нигде не было крыш.

Они шли через чёрное от горя село. Христос смо­трел в землю. Апостолы болтали о чём-то своём. А сзади всех тащился долговязый и, однако, небольшой ростом нескладный Иуда с денежным ящиком через плечо.

Мрачные глаза на худом и тёмном лице ворочались туда и сюда.

Иудей никак не мог уразуметь, в аду он или на земле, пока не понял:

— Голод!

Голод. Чёрная грязь на дороге. Чёрные хаты. Чёрные сады.

И возле каждой хаты сидели дети, похожие на стариков. Безнадежно проводили взором проходящих апостолов.

Не просили. Лишь смотрели.

И вспомнил он всех брошенных и голодных, и возмутился в сердце своём.

И, проходя мимо каждой очередной хаты, делал он незаметный жест рукою. Сколько детей — столько и жестов.

Дети с недоразумением смотрели в кулачки на ма­ленькие жёлтые солнца. И всё ниже и ниже, в бессилии своём, опускал голову Раввуни.

...Только за околицей догнал он Христа.

— Ты что это такой лёгкий? — спросил тот.

Иуда взглянул на небо и прерывисто вздохнул: