Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

— Ну, нехай будет по-вашему, за малышей и Зотика я отвечаю! — Он опять стукнул ладонью по груди. — А ты, Иудино отродье… смотри у меня! За твою шкуру я гроша медного не дам, пальцем не шелохну, коли душегуб какой подлую душонку твою из тебя выдавит…

— Нельзя ли не ругаться!.. — пропищал из-за спины товарища Ветхопещерников.

— Молчи, расшибу! — кинулся к нему Кандидиевский с поднятыми кулаками и налитыми кровью глазами.

Ужасная драка готова была разгореться, так как у Ветхопещерникова были товарищи и защитники его хилой особы, которые могли бы помериться силой и не с одним Понтием. Но Зотик, который наизусть знал и цитировал Шекспира и мечтательные глаза которого не переносили вида драки, синяков, подбитых глаз и расквашенных носов, повис на протянутых руках Понтия.

Кандидиевский облапил было его, но тотчас же выпустил, сплюнув в сторону:

— Эх, Зотик, не дал ты мне ему вселенскую смазь сделать…

— Оставь!.. — вяло перебил его Зотик. — Лучше решим сейчас же, когда идти…

— Когда? — уже задорно проговорил Кандидиевский. — Как только распустят, так и айда!

— Ну, брат, дудки, — заговорил прыщавый семинарист. — Сам настращал, а теперь суешься под топор…

— Мой совет… — опять вмешался Зотик, — идти в самый Сочельник ранним утречком… и авось Бог помилует.

После долгих споров и пререканий решено было отправиться в Сочельник рано утром, часов в пять, еще до свету.

Ветхопещерников ехидно улыбался, а Понтий хмурил брови и что-то бурчал про себя Мы все разошлись немного взволнованные, но друг перед другом старались скрыть заползавшую в наши души тревогу. О том же, чтоб остаться, никто не только не говорил, но и не помышлял.

II

Подошел Сочельник.

Последний вечер перед праздниками прошел в нашей партии особенно уныло. Пустые дортуары, необычная тишина в этих, всегда шумных, покоях еще усугубляли общее уныние. Печально бродило несколько оставшихся семинаристов, и на все их попытки и заигрывания с нами мы отвечали неохотно и вяло. Мы подолгу останавливались у высоких окон рекреационного зала и поглядывали в небо, боясь, как бы в довершение всех наших неудач и затруднений, не изменилась бы погода и не началась бы обычная вьюга, часто надолго посещавшая наши края. Но небо было прозрачно-синее и звездное; по вечерам всходила луна, безмятежная и прекрасная, как снежные поля, которые она освещала.

Всю ночь мы не ложились спать и кучками по двое, по трое шептались и переговаривались вполголоса, точно около нас, за стеною, был покойник.

Еще задолго до первых проблесков рассвета мы, истово помолившись, вышли из семинарии. Мы были одеты в теплые тулупы, с котомками за плечами. Когда мы оставили далеко позади семинарию с ее высокими мрачными стенами и еще сладко спавший город, звезды на небе начали медленно гаснуть и луна, точно нехотя, скрылась за побледневшим горизонтом.

Перед нашими глазами расстилалась бесконечная белоснежная пелена полей; вдали чуть брезжил зарождавшийся день, а мороз всё крепчал, становился лютее и забирался за наши полушубки; чтобы не зазябнуть, мы шли очень быстро.

Ранее чем к полудню мы уже прошли четверть всего пути и остановились в большой деревне, чтобы передохнуть и запастись новыми силами. Мы еще несколько раз останавливались и до этой деревни, но ненадолго, чтобы чего-нибудь выпить или перекусить; здесь же мы решили основательно поесть и даже уснуть с часок, но не больше… Однако, плотно поев, — старшие даже и выпили изрядно, — мы проспали значительно дольше: хозяйка постоялого двора еле добудилась нас, когда солнце уже садилось за высокие ели соседнего леска.

Понтий Кандидиевский вскочил первый, взглянул на заходящее солнце, схватился за свои курчавые волосы и диким голосом завопил:

— Пропала наша головушка!

Мы все не на шутку были встревожены… Оставаться, сделав полпути, не хотелось, да и не было возможности — где бы мы уместились, двадцать семинаристов, да и что́ бы стоило наше продовольствие? А дойти до вечера, засветло, хотя бы до ближайших деревень казалось уже невозможным. Понтий боялся, что у младших товарищей и у двоих болезненных не хватит сил пройти такое расстояние.

Ветхопещерников хорохорился больше всех и клялся, что пройти оставшуюся дорогу — дело решительно плевое.

— А как сил у ребятишек не хватит? — спросил Зотик. — В поле, что ли, умирать?

— Подгоним! — ответил Ветхопещерников с каким-то особенным ударением.

— То-то подгоним, а как?

— На меня положитесь.

— На тебя положись — кроме пакости, ничего не выйдет, — заявил Понтий.

Но все-таки, с общего голоса, решили отправиться в путь; если же малыши до времени начнут отставать, то их будут легонько «подстегивать». Как «подстегивать» — это была тайна Ветхопещерникова; он ручался за успех своей выдумки, но просил к нему не приставать, а подождать; когда надо будет, все, мол, узнают. Понтий покрутил головой, недовольно крякнул, но, не сказав ни слова, махнул рукой и пошел созывать партию.