Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

— И вот стал этот пономарь, — продолжал Ветхопещерников, — в своей должности чудить… Надо звонить к утрене, а он начнет трезвонить в самую полночь, да так звонит, что у всех мурашки по телу забегают, душа замрет и все точно в бесчувствие впадут…. Оцепенение, что ли, какое овладевало всеми; а пономарь звонит и звонит, до самых петухов так прозвонит… И как только петух кукарекнет, последний звон у него выходил такой страшный, жалобный, что и сказать нельзя. И после этого вдруг всё стихало на колокольне. Придет ли кто из монахов, очнувшись, на колокольню, а пономарь-то без дыхания на полу лежит, страшный такой, черный, на губах пена клубится, волосы на голове дыбом, и вокруг него гарью пахнет. Как проснется, придет в себя, ничего не помнит, ничего не говорит и только в ногах у игумена валяется да святой водой кропить себя просит. А игумен не хотел кропить и говорит: «Молись, говорит, это дьявол нас смущает тобою»… И вся братия усиленно молилась. А пономарь всё продолжал звонить. Вот игумен и говорит ему однажды: «Завтра последний раз звонишь, а потом наложу на тебя тяжкую епитимью; завтра же Сочельник; моли Предвечного Младенца грехи твои отпустить тебе». И всё он его спрашивает, что́ видит он на колокольне, что́ именно дух его смущает. А пономарь почернеет, зубы оскалит и так ими застучит, что у игумена руки затрясутся. И вышлет он нечестивого пономаря из келлии, ничего доподлинно не узнавши. Там же, между братии, находился один молоденький послушник; вот и заиграло в нем любопытство — просто-напросто враг рода человеческого и его начал смущать. Захотелось этому послушнику узнать, что́ видит на колокольне пономарь, и вот, в самый Рождественский Сочельник, когда пономарь в последний раз должен был отзвонить ко всенощной, забрался послушник вместо церкви на колокольню. Колокольня была высокая, старая, почерневшая; совы да летучие мыши пристанище в ней себе нашли. Ночь в ту пору как раз такая же была, как и сегодня: ясная, морозная, и луна так ярко сияла — точно днем было светло. Забрался любопытный монашек на колокольню, да сидит ни жив ни мертв. Вот уже пора и звонить к «Славе в вышних Богу». Слышит он, идет по лестнице страшный пономарь и что-то про себя бормочет… Летучие мыши всполошились, крыльями захлопали, совы заухали, и все разом слетелись к пономарю. Взошел он на колокольню, на самую вышку — фонарик у него в руках был — поставил он его на пол, подошел к самому краю колокольни, свесился с нее да как свистнет… страшно так, что монашек, в углу своем притулившись, весь со страху затрясся… но все же любопытство пересилило: выглянул он из-за угла и стал смотреть, что делает пономарь, а тот начал уж звонить; звонит-звонит, да что-то не своим голосом приговаривает… зашумело вокруг, запело, завыло, загоготало! У монашка волосы дыбом, и только что хотел он стрекача задать, как вдруг видит…

Дикий, нечеловеческий крик прервал рассказ Ветхопещерникова; он и сам вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда раздался этот крик.

— Братцы, спасайтесь! Что есть духу… бежим… видите, кто-то нас догоняет… ой, голубчики, погибли наши душеньки! — выл не своим голосом прыщавый семинарист. — Смотрите… туда смотрите!..

Мы обернулись на ходу: чья-то высокая тень быстро двигалась за нами.

Луна спокойно и ярко светила на прозрачном звездном небе. Дорога, по которой мы шли, сероватой лентой змеилась на белых полях, лес густой, покрытый инеем и снегом, стоял безмолвный, торжественный и таинственный, как эта рождественская ночь.

— Ребята, что есть мочи, в лес… айда!

Все пустились бежать, поминутно со страхом оглядываясь. Тень, высокая, широкая и страшная при фантастическом блеске луны, казалось, торопилась за нами, будто хотела поскорее настигнуть нас.

— Он с дубиной! — пищал, задыхаясь, маленький семинаристик, цепляясь за руку Понтия.

— Ребята… стройся теснее в колонну! — раздалась чья-то команда.

Тень легла длинной, плоской полосой следом за нами по дороге. Вбежав, наконец, в лесок, задыхаясь от волнения и усталости, мы несколько передохнули. Младшие семинаристы тряслись, как в лихорадке, с ужасом прислушиваясь к таинственному шепоту леса.

— Досказывать, что ли, про пономаря? — спросил Ветхопещерников и ехидно посмотрел на сильно побледневшее лицо Понтия. Не дожидаясь ответа, Ветхопещерников продолжал:

— …И видит он огромного, выше облака ходячего, тонкого, как колокольня, с длинными-предлинными руками…

— Да будет тебе! — грозно остановил его Понтий. — Замолчи, а не то, ей-ей, убью!

Но малыши уже опять побежали в паническом ужасе. Выбежав из лесу, мы увидели, что за нами гналась не одна тень, а несколько. Понтий и я поняли, наконец, в чем дело: бежавшие за нами тени были наши тени, отбрасываемые светом яркой луны. Но паника была так велика, что никому в первую минуту не пришло это в голову. Мы старались успокоить бежавшую в каком-то уже совершенно диком ужасе толпу.

Но Ветхопещерников и прыщавый семинарист, сами не переставая бежать, кричали:

— А-ай! Сатана, сатана, гонится, сатана!

— Батюшки, разбойники… убьют… убьют!