Христоверы

– А вот его, пожалуй, пришли, – усмехнувшись, «одобрил» Андрон. – Кондрат мне тоже непонятен, но для дела сгодится. Управлять лошадью Никодима Белова посади, а в сани Кондрата. Только прежде его настойкой опои, чтобы он ходить только мог, а башка без мыслей. Ничего не соображающим, вот таковым Кондрат мне будет нужен.

– Хорошо, а с Саввой что делать? – нахмурилась Агафья.

– А он пусть ещё продуктов наберёт побольше и в скит доставит, – хмуря лоб, ответил Андрон. – И ещё ему накажи, чтобы утром в лесу встречал меня…

* * *

Осмотрев «контрольным» взглядом два больших кожаных саквояжа, стоявшие на прилавке, ювелир Давид Соломонович Плешнер вдруг почувствовал внутри смутное беспокойство. Взглянув на часы, он тяжело опустился на стул и попытался сосредоточиться. Он изнывал от плохого предчувствия.

Осторожный стук в дверь заставил Плешнера вздрогнуть и вскочить с места. Сердце в груди забилось так неистово, что потемнело в глазах и перехватило дыхание. Он взглянул на часы и почувствовал, как слабеют ноги.

– Кто это? – прошептал он в панике. – До приезда саней ещё целый час, и кому это понадобилось в столь позднее время явиться ко мне в гости.

Стук повторился и привёл Плешнера в трепет. Осторожно ступая, он приблизился к двери и припал к створке ухом.

– Давид Соломонович, открывай? – услышал он до боли знакомый голос Сруля Эскина.

– А ты чего на час раньше приехал, Сруль? – не открывая дверь, поинтересовался Плешнер. – И постучал не так, как я тебе говорил?

– Да вот пораньше решил за тобой заехать, – послышался голос Эскина. – А как стучать тебе в дверь, я позабыл.

– Ты один или с кем-то ещё? – осторожничая, спросил Плешнер, доставая из кармана пиджака бельгийский браунинг. – Знаешь, но я почему-то сейчас не верю тебе.

– Не веришь, не открывай, – услышал он ответ Эскина. – Тогда я поеду домой, не мёрзнуть же мне на улице.

– Ну хорошо, – сдался Плешнер, взводя курок браунинга. – Только учти, Сруль, если ты пришёл с кем-то, я буду стрелять и в тебя, и в них.

Отлично понимая, что открывать дверь не следует и всё внутри противится этому, Давид Соломонович всё-таки отодвинул засов, и…

* * *

Пока Эскин разговаривал с Плешнером, старец Андрон стоял сзади, уперев ему в спину ствол револьвера. А когда ювелир открыл дверь, он с силой толкнул Эскина в спину. Не удержавшись на ногах, тот повалился на Плешнера и свалил его с ног.

Прозвучал выстрел.

– Ого-го, да ты кусаешься, Давидик? – ухмыльнулся Андрон, склоняясь над телами и выхватывая браунинг из руки беспомощно возившегося под телом Эскина Плешнера. – Ба-а-а, Давидик, да ты соплеменника своего порешил! – воскликнул он, отваливая в сторону мёртвое тело. – И как ты с этим жить собираешься, чёрт нерусский?

– Я… Я убил Сруля? – прошептал потрясённый случившимся Плешнер. – Но я же не хотел. Всё случайно получилось.

– Чёрт, да я верю тебе, сам всё видел, – ухмыльнулся Андрон. – Вот только другие поверят ли?

– Но-о-о… это же ты толкнул его на меня, – захныкал Плешнер, вставая с пола. – Это всё ты! Это ты, ты убил его, Андрон!

– А вот дудки, это не я, а ты нажал на курок пистолета, – повышая голос, возразил Андрон. – В теле убитого пуля из твоего браунинга, пойди теперь отмойся.

– Я знал, я чувствовал, что ты явишься ко мне, Андрон, – завыл от отчаяния Плешнер. – Но почему сегодня?

Прежде чем ответить, старец на мгновение выглянул за дверь и завёл в лавку бородатого хмурого мужика, которого небрежно толкнул в сторону окна. Задвинув засов, он недобро посмотрел на тихо подвывающего Плешнера.

– И? Что теперь делать будем, жид? – спросил он, расстёгивая тулуп. – Ты сейчас в таком дерьме вывалялся и увяз, что едва ли из него выберешься.

Плешнер закрыл лицо ладонями и громко зарыдал. Он пребывал в истерике, и Андрон это прекрасно видел. Обведя взглядом помещение лавки и увидев на прилавке саквояжи, он радостно воскликнул:

– Ты вон знатно упаковался в дорогу, Давидик! Чуток я промедли, и ты ускользнул бы от меня!

– Как… Как ты узнал, что я собираюсь покинуть Самару именно сегодня? – простонал, размазывая по щекам слёзы, Плешнер.

– Ты что, забыл, что я Христос, жид? – рассмеялся Андрон. – Я прочитал твои мысли, будучи далеко отсюда.

– Какой ты Христос, негодяй! – вскричал истерично Плешнер. – Ты жалкий ублюдок, грабитель и убийца, вот кто ты есть, сектант проклятый.

– Постой-постой, сейчас убийца не я, а ты, Давидик! – осклабился Андрон. – Это не я, а ты убил двух человек из своего пистолета.

– Каких ещё двух? – взвизгнул Плешнер. – Я выстрелил и убил только Срулика и то случайно.

– Ни одного, а двух! – уточнил Андрон, улыбнувшись своим мыслям. – Вот, посмотри на него. – Он вытянул руку с браунингом Плешнера в сторону стоявшего столбом Кондрата: – А этого почему не считаешь?

Почувствовав неладное, Плешнер уставился на него, ничего не понимая.

– Только не говори, что это сделал не ты, а я! – рассмеялся Андрон и трижды выстрелил в грудь Кондрата.

Ребров вздрогнул и рухнул на пол. Несколько раз дёрнувшись, он свернулся в клубок и затих.