Христоверы

– А может быть, я сумасшедшая? – вскочив со стула, закричала Марина Карповна. – Вы утверждаете, что со мной всё в порядке, а может быть, я умру скоро, а вы знаете об этом и от меня скрываете.

Открылась дверь, и в спальню вбежал с обеспокоенным лицом Иван Ильич Сафронов. В руке он держал бутылку с какой-то жидкостью.

– Что здесь происходит? – спросил он у жены. – Марина, почему ты так жутко кричишь? У меня аж мурашки побежали по коже.

Ничего не объясняя, Марина Карповна с понурым видом присела на стул, закрыла лицо ладонями и тихо заплакала. Сафронов в недоумении посмотрел на доктора.

– Может, вы мне объясните, что здесь произошло, Олег Карлович? – спросил он. – Почему плачет моя жена? Чего вы ей такое сказали?

– Ничего, такое бывает, Иван Ильич, – вздохнул доктор. – Женщины обычно крайне возбудимы, когда не понимают того, что с ними происходит.

– Ну, тогда давайте объясним ей, что происходит? – посмотрев на супругу, предложил Сафронов. – Дорогая, доктор два дня назад по секрету сказал мне, что у тебя болезнь, в общем-то, обычная. Она встречается у многих женщин и вполне излечима.

– Знаю, – перестав плакать, глухо сказала Марина Карповна. – Олег Карлович мне об этом говорил.

– А Олег Карлович говорил тебе, что от лекарств толку мало и тебе необходимо сделать операцию?!

От услышанного Марина Карповна вскочила со стула и широко раскрытыми глазами посмотрела на мужчин.

– О Господи, неужели моё состояние настолько плохо?

Сафронов продемонстрировал ей и доктору бутылку, откупорил её и заполнил наполовину стакан мутной жидкостью.

– Выпей-ка, дорогая, этот чудодейственный бальзам, – сказал он. – Я уверен, что через пару дней болезнь уйдёт из твоего тела и отпадёт необходимость в операции.

– Что это за мерзость у тебя в руке, Иван Ильич? – нахмурился доктор.

– Этот напиток поставил, так сказать, меня на ноги, – торжественно объявил Сафронов. – Надеюсь, он также успешно вылечит и мою жену!

У доктора и Марины Карповны от такого заявления вытянулись лица.

– Нет-нет, Иван Ильич, это же ребячество? – забеспокоился доктор. – Это… Это утопия? Вы же образованный человек, господин Сафронов, а верите… Нет-нет, я категорически против, Иван Ильич?

– Хорошо, вот вам моя рука, Олег Карлович, – поставив стакан на стол, протянул доктору руку Сафронов. – Щупайте пульс, делайте со мной что хотите, но… Я хочу, чтобы вы проверили прямо сейчас состояние моего здоровья, которое совсем недавно считали критическим!

Ошеломлённый доктор взял его запястье, посчитал удары пульса и с недоумением глянул на Сафронова.

– Нет, я решительно ничего не понимаю, – сказал он. – Ваше здоровье, гм-м-м… Состояние вашего здоровья как у юноши!

– И это благодаря напитку, который перед вами на столе, – самодовольно ухмыльнулся Сафронов. – Я употреблял его всего лишь неделю и… Результат, как вы убедились, налицо!

– Тогда я умываю руки, господа хорошие, – рассердился доктор. – Запретить употреблять это зелье я конечно же не могу, но считаю это безумием.

Раскрасневшись от гнева, он схватил саквояж, сухо поклонился Сафроновым и вышел из спальни. Проводив его взглядом, Сафронов взял со стола стакан с напитком и протянул его супруге.

– Пей и ничего не бойся, дорогая, – сказал он. – А я пойду провожу Олега Карловича. Кажется, он обиделся на меня, и я постараюсь перед ним реабилитироваться.

8

Окружённое четырёхметровым кирпичным забором четырёхэтажное крестообразное здание на Ильинской представляло собой удручающее зрелище.

«Самарским крестом» тюрьму окрестили за форму, благодаря которой, в совокупности с решётчатым полом, надзиратель из помещения в центре «креста» наблюдал за всеми четырьмя отделениями и при необходимости мог перекрыть выход из любого из них.

В полдень у тюремных ворот остановилась коляска, с которой сошли Гавриил Лопырёв и средних лет молодцеватый мужчина.

– Егор, свидание точно в двенадцать? – спросил он. – Ты ничего не напутал?

– Обижаешь, Гавриил Семёнович, – отозвался тот. – Я в этих стенах не один год прослужил верой и правдой и до тонкостей изучил внутренний распорядок.

– «Верой и правдой» если бы ты служил, мудило, то со службы бы не попёрли, – с пасмурным видом поддел его Лопырёв. – Буду надеяться, что тебя не позабыли ещё бывшие сослуживцы, пройдоха…

Часовой распахнул створку ворот и впустил их внутрь. Оказавшись в узком коридоре с кирпичными стенами, Лопырёв поморщился, почувствовав себя неуютно и отвратительно. Сквозь щели в железных воротах, находящихся по обоим концам коридора, проникал слабый свет. Когда глаза Лопырёва привыкли к темноте, он различил две группы людей, скучившихся у железных решёток по обеим сторонам узкого прохода.

– Кто это? – тихо поинтересовался он у Егора.

– Посетители на свиданку, – ответил тот. – Те, кого больше, к уголовникам пришли, а те, кого поменьше, – к политическим.

Ответив, Егор уверенно зашагал по проходу, здороваясь с попавшимися на пути надзирателями и перекидываясь с ними парой коротких фраз.