Хроника времен Карла IX

— Я зовусь брат Любен и… вот что, плут вы этакий, я частенько вижу, как вы бродите около одного дома. Тсс! Теперь скажите, господин Мержи, верите ли вы в то, что монах может сделать добро?

— Я разглашу всем о вашем великодушии, отец Любен.

— Так вы не хотите все-таки сменить проповедь на мессу?

— Нет, еще раз нет. И в церковь я буду ходить только для того, чтобы слушать ваши проповеди.

— А, да вы, повидимому, человек со вкусом.

— А кроме того, ваш большой почитатель.

— Ей-богу, мне страшно досадно, что вы упорствуете в вашей ереси. Я вас предупредил, я сделал все, что мог. Будь, что будет! Что касается меня, то я умываю руки. Прощайте, сынок!

— Прощайте, отец!

Мержи снова сел на лошадь и вернулся к себе несколько помятый, но очень довольный, что унес ноги из этой скверной истории.

Глава двадцатая ЛЕГКОКОННЫЙ ЭСКАДРОН

Жаффиер

. Да будет осужден на казньИ тот из нашей среды,
Кто пощадит брата, отца иль друга.

Отвей

, «Спасенная Венеция».

Вечером 24 августа легкоконный эскадрой входил в Париж через Сент-Антуанские ворота. Густо покрытые пылью сапоги и одежда всадников показывали, что путь был долог. Последние лучи отгоравшего дня озаряли их тревожные лица, на которых можно было прочесть предчувствие еще неведомых, но волнующих событий, сулящих печальный конец.

Отряд направлялся мелким рысистым аллюром к большому пустырю, простиравшемуся вдоль стен древнего турнельского дворца. Там капитан дал приказ основаться, потом послал двенадцать человек под начальством корнета на разведку, а сам расставил при входе в соседние улицы часовых, которым приказано было держать наготове тлеющие пальники, словно перед лицом врага. Приняв эти меры чрезвычайной предосторожности, он снова вернулся к голове эскадрона.

— Сержант, — сказал он тоном более повелительным и строгим, чем обыкновенно.

Старый кавалерист в шляпе с золотым галуном и с перевязью, покрытой шитьем, почтительно подошел к начальнику.

— Вся ли конница имеет пальники?

— Да, капитан.

— Есть ли порох в пороховницах? Все ли запаслись достаточным количеством пуль?

— Да, капитан.

— Хорошо! — он пустил вдоль фронта маленького отряда свою лошадь шагом. Сержант следовал за ним на дистанции, равной длине одной лошади. Он заметил, что капитан не в духе, и не смел подъехать ближе. Наконец, набравшись храбрости, он решился спросить:

— Капитан, разрешите засыпать корму лошадям, ведь они с утра не имели дачи.

— Нет.

— Пригоршню овса, ведь это одна минута.

— Приказываю не разнуздывать ни одной лошади.

— Это потому, что нам предстоит нынче ночью работа… как говорят… что, может быть…

Офицер сделал нетерпеливый жест.

— Вернись на свое место, — сказал он сухо и продолжал свою поездку.

Сержант вернулся в ряды солдат.

— Ну, что, сержант, это, верно, будет дело? Что будет? Что сказал капитан?

Десятки вопросов сразу посыпались со стороны старых солдат, которым заслуги и долгий опыт позволяли свободное обращение со старшим.

— Поживем — увидим! — сказал сержант тоном человека, который знает больше, чем хочет сказать.

— Ну а что, в чем дело?

— Не разнуздывать лошадей ни на минуту, потому что, кто знает, с минуты на минуту мы можем понадобиться.

— Ах, вот как! Значит, собираются драться? — спросил трубач. — А с кем вот драться, мне хотелось бы знать.

— С кем? — повторил сержант вопрос, чтобы иметь время придумать ответ. — Чорт возьми, хорошенький вопрос: с кем, по-твоему, драться, как не с врагами короля?

— Это, конечно, так, но кто они — враги короля? — продолжал упрямый вопрошатель.

— Враги короля? Он не знает, кто враги короля! — и он с видом сожаления пожал плечами.

— Так это испанец враждовал с королем! Но ведь он не придет же сюда этак, исподтишка, нигде не замеченный, — вставил один из кавалеристов.

— Ба! — воскликнул другой. — Знавали мы и других врагов короля, помимо испанцев!

— Бертран говорит правильно, и я знаю, кого он имеет в виду.

— Да кого же?

— Гугенотов, — ответил Бертран. — Не надо быть чародеем, чтобы догадаться. Всему миру известно, что гугеноты взяли свою веру у немцев, а я хорошо знаю, что немцы нам враги, потому что меня частенько заставляли постреливать в них из пистолета, особенно при Сен-Кантене, где они бились, как черти.

— Все это очень хорошо, — заметил трубач, — но ведь с ними уже заключен мир, и, помнится, по этому случаю был немалый шум от праздников.

— Есть доказательство того, что они нам не враги, — ответил всадник, одетый лучше других, немолодой с виду. — Доказательство то, что в предстоящую войну с Фландрией все легкоконные отряды идут под командой Ларошфуко, а кому же не известно, какой он веры? Чорт меня побери, он гугенот с головы до ног, шпоры он носит, словно Конде, а шляпа у него надета по-гугенотски.

— Сдохни он от чумы! — воскликнул сержант. — Ты всего не знаешь, Мерлен, тебя не было в нашем полку, когда Ларошфуко командовал засадой. Мы едва все не полегли в Паутье и Роблейле. Это, ух какая хитрая бестия!