Хроника времен Карла IX

Мержи и конница помогали великодушному генералу, увещевавшему толпу, направо и налево ударяли древком копья. Наконец, пленные были отведены в городскую тюрьму и помещены под крепкой охраной, и им уже не угрожала народная ярость. Отряд рассеялся. Ла-Нy, в сопровождении только нескольких дворян, спешился перед зданием городской думы в ту минуту, когда из нее вышел городской голова с группой граждан и с пожилым пастором Лапласом.

— Ну, доблестный Ла-Нy! — сказал городской голова, протягивая руку. — Вы только что доказали этим убийцам, что не все храбрецы умерли с адмиралом.

— Дело приняло счастливый оборот, — ответил Ла-Нy со скромностью. — У нас всего лишь пятеро убитых и почти нет раненых.

— Ну, раз вы руководили вылазкой, — продолжал голова, — заранее можно было верить в успех.

— А что значил бы Ла-Нy без помощи божьей, — раздраженно воскликнул старый пастор. — Бог сильный и правый сражался за нас, он услышал наши молитвы.

— Бог посылает победы и лишает нас их по воле своей, — спокойно сказал Ла-Ну, — только ему нужно воздать благодарение за военный успех.

Потом он обернулся к городскому голове и спросил:

— Ну, как, сударь, обсудил ли совет новое предложение его величества?

— Да, — ответил городской голова, — мы только что отослали трубача к господину[69], прося его больше не беспокоиться и не посылать нам писем. С этой минуты нашими ответами будут только выстрелы из пищалей.

— Правильнее было бы приказать повесить трубача Герольда, — заметил пастор, — ибо не говорится ли в писании: «Разве не вышли злодеи из твоей среды и разве не захотели они соблазнить жителей своего же города?.. Но ты не дал им избегнуть смерти, рука твоя первою легла на них, а за нею и рука народа твоего».

Ла-Ну вздохнул и устремил глаза к небу, ничего не говоря.

— Как это нам сдаваться, — продолжал городской голова, — сдаваться, когда стены еще крепки, когда враг еще не смеет приблизиться, и мы ежедневно одурачиваем его в собственных его же рядах? Поверьте мне, господин Ла-Ну, что если бы в Ларошели даже совсем не было солдат, то одних женщин было бы достаточно для отражения парижских живодеров.

— Сударь, сильнейшему надлежит с осторожностью отзываться даже о своем враге, и только слабые…

— Э! Кто говорит, что мы слабые? — прервал Лаплас. — Разве бог не сражается на нашей стороне, разве Гедеон с тремя стами израильтян не оказался сильнее всей армии мадианитян?[70]

— Вам известно лучше, чем кому-нибудь, господни голова, как незначительны наши продовольственные запасы, как мало пороху, и я принужден запретить пищальщикам выпускать большие заряды, требуемые стрельбой на далекое расстояние.

— Мангомери пришлет нам английский порох, — ответил голова.

— Огонь с неба падает на головы папистов.

— Хлеб с каждым днем дорожает, господин голова.

— Со дня на день может появиться английский флот, и в городе возобновится изобилие.

— Бог пошлет армию небесную в случае нужды! — воскликнул Лаплас.

— Что касается помощи, о которой вы говорите, — продолжал Ла-Нy, — то достаточно нескольких дней беспрерывного южного ветра, чтобы ни один корабль не смог войти в нашу гавань, уж не говоря о том, что флот могут перехватить по дороге.

— Ветер будет с севера, я так пророчествую, маловерный, — произнес пастор, — ты потерял правую руку и мужество вместе с нею.

Ла-Ну, повидимому, решил не отвечать на эти замечания. Он продолжал, обращаясь все время к городскому голове:

— Для нас потерять одного человека важнее, чем врагу потерять десятерых. Если католики поведут осаду с большим упорством, то опасаюсь, как бы не пришлось нам принять условия более суровые, нежели те, от которых мы теперь отказываемся с презрением. Если, как я надеюсь, король удовольствуется признанием его верховной власти, не требуя никаких жертв от города, то я полагаю, что открыть ворота королю станет нашим долгом, ибо, в конце концов, король — наш хозяин.

— Единственный наш хозяин — Христос, и только нечестивец может называть хозяином свирепого Ахава[71] — Карла, пьющего кровь народа!

Ярость пастора удваивалась при виде невозмутимого хладнокровия Ла-Ну.

— Что касается меня, — сказал голова, — то я отлично помню, как при последнем своем проезде адмирал сказал нам: «Король поклялся, что с его подданными-католиками и с его подданными-протестантами будет обращаться одинаково». Прошло полгода, и король, давший клятву, приказывает убить адмирала. Если мы откроем ворота, у нас будет Варфоломеевская ночь, как в Париже.

— Король обманут Гизами, он очень раскаивается в этом и хотел бы искупить пролитую кровь. Если вашим упрямым нежеланием заключить договор вы раздражите католиков, то на вас будут брошены все силы королевства, и тогда последний оплот реформатский церкви будет разрушен. Мир, мир, поверьте мне, господин голова!

— Трус! — воскликнул пастор. — Ты жаждешь мира, потому что боишься за свою жизнь.

— О, господин Лаплас, — произнес голова.