Хроника времен Карла IX

— Короче сказать, — холодно продолжал Ла-Нy, — мое последнее слово таково: если король согласится не ставить гарнизона в Ларошели и оставит нам свободу наших проповедей, то надо будет вручить ему наши ключи вместе со свидетельством нашей покорности.

— Ты, предатель, — воскликнул Лаплас, — подкуплен тиранами!

— Великий боже, что вы только говорите, Лаплас! — повторял голова.

Ла-Ну слегка улыбался с презрительным видом.

— Видите, господин голова, в какое странное время мы живем? Военные люди говорят о мире, а духовенство проповедует войну. Дорогой мой, — обратился он к Лапласу, — идите обедать, вам пора, супруга заждалась вас дома.

Последняя фраза привела пастора в ярость. Не найдя слов, достаточно оскорбительных, он ударил по щеке старого полководца, так как пощечина делает ненужным разумный ответ.

— Господи боже мои, что вы делаете! — закричал голова. — Ударить господина Ла-Ну, лучшего гражданина и храбрейшего воина в Ларошели!

Присутствующий при этом Мержи был склонен проучить Лапласа, чтобы он надолго запомнил этот урок, но Ла-Ну его задержал.

Когда на одну секунду к седой бороде прикоснулась рука старого безумца, с быстротой мимолетной мысли в глазах Ла-Нy сверкнули негодование и гнев, но тотчас же лицо его приняло прежнее бесстрастное выражение. Можно было подумать, что пастор нанес удар мраморному бюсту римского сенатора или что Ла-Нy испытывал прикосновение предмета неодушевленного и приведенного в движение какой-нибудь случайностью.

— Отведите старика к его жене, — сказал он одному из горожан, который пытался оттащить старого пастора. — Скажите ей, чтобы она заботливо ухаживала за ним, ему положительно поздоровится сегодня. Господин голова, произведите набор полутораста добровольцев из горожан, так как завтра я перед рассветом должен произвести вылазку именно в тот момент, когда солдаты после бессонной ночи в окопах еще коченеют от холода, как медведи, на которых охотятся в оттепель. Я заметил, что люди, спавшие под кровлей, по утру стоят больше тех, что провели ночь под открытым небом.

— Мержи, если вы не слишком торопитесь обедать, не хотите ли пройтись со мною к Евангелическому бастиону? Я хотел бы взглянуть, как идут работы врагов. — Он поклонился городскому голове и, опираясь на плечо молодого человека, направился к бастиону.

Они пришли туда через минуту после того, как пушечным выстрелом были ранены насмерть двое людей. Камни бастиона окрасились кровью, и один из несчастных кричал товарищам, чтобы они его прикончили.

Ла-Ну, облокотившись на парапет, некоторое время молча наблюдал работу осаждающих, потом обернулся к Мержи и сказал:

— Ужасная вещь — война, но гражданская война!.. Это ядро пущено французским орудием, француз наводил прицел, француз зажег пальник, французским ядром убиты двое французов — и это еще ничего по сравнению с тем, когда, господин Мержи, приходится убивать не на расстоянии полумили, а вот тут, рядом, втыкать шпагу в тело человека, который умоляет вас о пощаде на вашем же родном языке. А между тем, сегодня утром мы будем это делать.

— Ах, сударь, если бы вы видели резню 24 августа, если бы вы переплывали Сену, когда она была красна и несла больше трупов, чем льдин во время половодья, вы не испытали бы жалости к тем людям, с которыми мы бьемся. Для меня каждый папист — убийца.

— Не клевещите на всю страну. В осаждающей нас армии очень мало таких чудовищ. Что такое солдаты, как не французские крестьяне, оставившие плуг для королевского жалованья? Офицеры и дворяне сражаются потому, что они поклялись верности королю, и, быть может, правы они, а мы лишь — мятежники.

— Мятежники? Но наше дело правое. Мы сражаемся за нашу веру, за нашу жизнь.

— Насколько я вижу, у вас почти нет сомнений — вы счастливый человек, господин Мержи.

Старый воин глубоко вздохнул.

— Что за чорт, — сказал солдат, только что выстреливший из пищали, — заговорен, что ли, этот чорт? Уже три дня, как я в него целюсь и никак не могу попасть.

— Кто это? — спросил Мержи.

— Да вот этот верзила в белом камзоле, с красной перевязью и пером. Все время он шляется у нас перед носом, словно хочет нас дразнить. Это один из придворных, золотошпажников, из тех, что пришли с господином.

— Расстояние довольно большое, — сказал Мержи. — Ну, все равно, дайте-ка мне пищаль.

Какой-то солдат дал ему в руки оружие. Мержи утвердил ствол на парапете и стал тщательно делиться.

— А если это кто-нибудь из ваших друзей? — спросил Ла-Нy. — Почему вы хотите выстрелить именно в него?

Мержи собирался спустить курок, но на секунду задержал палец.

— У меня никаких друзей среди католиков нет… Быть может, один. Но уверен, что он не участвует в осаде.

— А если это ваш брат, который сопутствует господину?