Хроника времен Карла IX

Передовые заставы часовых были вырезаны. Несколько выстрелов, сделанных каким-то чудом, разбудили батарейную команду лишь для того, чтобы она увидела, как неприятель уже овладел валом и взбирается на мельничный холм. И вот артиллеристы пытаются оказать сопротивление, но оружие падает из рук, скрюченных холодом, почти все пищали дают осечку, между тем как у нападающих ни один выстрел не пропадает даром. Победа уже несомненна, и протестанты, овладев батареей, издают жестокий крик: «Без пощады! Помните 24 августа!»

В мельничной башне было около полусотни солдат под командой капитана. Капитан в ночном колпаке, в кальсонах, держа в одной руке подушку, в другой шпагу, отворяет дверь и выходит, спрашивая, откуда такая сумятица. Далекий от мысли о неприятельской вылазке, он предполагал, что шум происходит из-за ссоры его солдат между собой. Разочарование было жестокое: под ударом алебарды он свалился на пол, купаясь в крови. Солдаты успели забаррикадировать двери в башню и некоторое время успешно отстреливались через окна. Но совсем около дома было сложено много сена, соломы и хвороста, приготовленного для устройства плетеных габионов[73]. Протестанты подожгли все это, и через минуту огонь охватил сооружение, доходя до верхушки. Вскоре изнутри стали доноситься жалобные крики. Крыша была объята пламенем и грозила обрушиться на головы несчастных, которых она прикрывала. Дверь горела, и баррикады, сделанные там, загородили выход, а когда осажденные пытались выпрыгнуть из окна, они падали в огонь или на концы копей. Ужасное зрелище открылось взорам. Какой-то рядовой офицер, в полном обмундировании, пытался, как и другие, выпрыгнуть через узкое окно. Его панцырь по нижнему краю оканчивался, следуя довольно распространенной тогдашней моде, каким-то подобием железной юбки[74], покрывавшей бедра и живот и расширявшейся в виде воронки для того, чтобы дать возможность корпусу двигаться при хождении.

Окно оказалось недостаточно широким, чтобы пропустить именно эту часть панцыря, а прапорщик сгоряча так ринулся в окно, что бо́льшая часть корпуса перегнулась вниз снаружи, он попал в тиски и не был в состоянии двинуться. Тем временем языки огня поднимались на его высоту и раскаляли латы, поджаривая его, словно в стальной печи, уподобившейся знаменитому медному быку, изобретенному Фаларисом[75]. Несчастный человек испускал ужасающие крики и тщетно размахивал руками, словно призывая на помощь. Среди нападающих на одну минуту воцарилось молчание, потом они все сразу, словно сговорившись, грянули военную песню, чтобы заглушить вопли сгоравшего человека. Он исчез в вихре огня и дыма, и видно было, как среди обломков башни падала дымящаяся, докрасна раскаленная каска.

В пылу боя впечатления ужаса и печали длятся коротко. Инстинкт самосохранения слишком упорно дает себя знать солдату, чтобы он мог надолго становиться чувствительным к несчастью других. Пока одна часть ларошельцев преследовала беглецов, другая — принялась заклепывать орудия, разбивать колеса и скидывать в ров артиллерийские габионы и трупы батарейной команды.

Мержи, первым пролезший через ров и взобравшийся на завал, перевел дух и вырезал на одной из пушек острием кинжала имя Дианы. Потом он присоединился ко всем истреблявшим защитные работы осажденных. Какой-то солдат, взявши за голову католического офицера, не подававшего признаков жизни, вместе с другим солдатом, схватившим его за ноги, раскачивали тело, чтобы швырнуть его в ров. Внезапно мнимый покойник открыл глаза и, узнав Мержи, закричал:

— Господин Мержи, пощадите! Я сдаюсь, спасите меня. Неужели вы не узнаете вашего друга Бевиля?

Лицо несчастного было в крови, и Мержи трудно было узнать в этом умирающем молодом человеке того придворного, с которым он расстался, когда последний был полон жизни и веселости. Он приказал осторожно положить его на траву, сам сделал ему перевязку и, собственными руками устроив его на седле, дал приказ осторожно отправить его в город.

В то время как он прощался с Бевилем и помогал увезти лошадь под уздцы с батарейной площадки, он заметил на равнине группу всадников, которые рысью спешили на равнину, лежавшую между городом и мельницей. Повидимому, это был отряд католической армии, намеревавшийся отрезать им отступление. Мержи поспешно предупредил Ла-Нy.

— Если вы сделаете милость доверить мне человек сорок пищальников, я сейчас же переброшу их за изгородь, что идет вдоль дороги, по которой они поедут, и прикажу их повесить, если они скоренько не повернут поводья.

— Отлично, молодчик, из тебя будет отличный капитан. Следуйте за господином дворянином и исполняйте его приказания.

Через минуту Мержи разместил пищальников за изгородь: он дал команду встать на колени, взять пищали на изготовку и ни в каком случае не стрелять без команды.

Вражеские всадники примчались быстро. Уже отчетливо раздавался стук копыт по грязной дороге.