Раздался выстрел. Но рука Мержи дрожала. Было видно, как на большом расстоянии от пешехода поднялась пыль от пули. Мержи не думал, что его брат может находиться в католической армии, но, несмотря на это, был рад своему промаху. Человек, в которого он целился, продолжал медленно двигаться между окопами, а затем исчез за одной из земляных насыпей, которые все время возникали вокруг осажденного города.
Глава двадцать шестая
ВЫЛАЗКА
Гамлет
Мелкий холодный дождь, без перерыва падавший всю ночь, наконец, прекратился в тот момент, когда на востоке тускло забрезжила утренняя заря. Она с трудом пролагала себе дорогу сквозь тяжелый, ползущий по земле туман, гонимый ветром в разные стороны, расходившийся клочьями, между которыми появлялись широкие просветы. Это сероватые клочья расступались и соединялись, как волны, разрезанные кораблем, падающие и заполняющие проведенную им борозду. Поля, одетые этой густой пеленой тумана, прорванного местами вершинами деревьев, были словно залиты сплошным паводком.
В самом городе этот утренний свет, смешиваясь с огнями факелов, освещал довольно многочисленную группу солдат-добровольцев, собравшихся на улице, шедшей к Евангелическому бастиону. Они притаптывали и приплясывали, стуча обувью по мостовой, и совершали движения, не сходя с мест, как люди, продрогшие от сырого и пронзительного холода, сопровождающего восход солнца зимой. Не было нехватки в брани и крепких словечках по адресу начальников, поднявших их к оружию в такую рань, но сквозь ругань в их словах сквозило хорошее расположение духа и надежда, окрыляющая солдат, когда ими командует почитаемый начальник. Они произносили полушутя, полусердито:
— Этой проклятой «
— Ага!.. Ура!.. Несут водку! Сейчас душенька успокоится, слава богу, теперь не застудимся в этом проклятом тумане.
Покуда солдатам разливали водку, офицеры, стоя под навесом, окружили Ла-Нy и с интересом выслушивали план атаки на осаждающее войско. Послышалась барабанная дробь. Все стали на места. Пастор приблизился, благословил солдат, напутствуя их увещанием храбро исполнять долг, обещая в случае неудачи вечную жизнь, а в случае удачи — награду и благодарность сограждан при возвращении в крепость. Проповедь была коротка, но Ла-Нy она показалась очень длинной. Он не был похож на того Ла-Ну, который жалел о каждой капле пролитой французской крови. Теперь это был только солдат, спешивший, по-видимому, как можно скорее видеть перед собой картину боя. Не успела пасторская речь замолкнуть, а солдаты ответить «аминь», как он обратился твердым и жестким голосом к солдатам:
— Друзья! Пастор только что кончил свои правильные слова, предадимся в руки господа и девы Марии-воительницы. Первого, кто даст хороший выстрел, не прострелив паписта, я убью собственноручно, если поймаю.
— Вот чума! — сказал тихонько Мержи. — Эти речи совсем не похожи на ваши вчерашние.
— Знаешь ли ты латынь? — спросил его Ла-Ну грубо.
— Да, сударь.
— Ну так вспомни хорошие слова: «Аge quod agis»[72]
.Он скомандовал. Раздался пушечный выстрел, и отряд большими шагами вышел за город. Одновременно меньшие отряды, выходя из различных ворот, производили ложную тревогу во многих пунктах неприятельской линии, с тем, чтобы католики, предполагая общее нападение, не вздумали послать подкрепления против главной атаки, чтобы они боялись оголить любой пункт, находящийся под одинаковой угрозой.
Евангелический бастион, против которого были направлены усилия саперов католической армии, должен был особенно страдать от батареи из пяти пушек, поставленных на невысоком холме, имевшем на вершине разрушенный дом, до осады бывший мельничным строением. Подступы со стороны города были защищены рвом и земляным валом, а впереди рва были выставлены частые заставы часовых, состоявшие из пищальников. Но, как и предполагал протестантский полководец, их пищали, в течение многих часов бывшие в сырости, превратились в почти бесполезное оружие, а нападающие, хорошо снаряженные и подготовленные к атаке, имели несомненное преимущество перед людьми, застигнутыми врасплох, утомленными бессонницей, промокшими под дождем, закоченевшими от холода.