Хроники Арехина

Капелица повертел головой. Закуску ищет. Душа требует гармонии. Природа не терпит пустоты желудка. И стакана.

Выручил ординатор. Постучав для приличия, он открыл дверь и сказал:

— Товарищ командарм приглашает к столу!

2

За столом их было шестеро: сам Михаил Николаевич, за хозяйку — Джолли Рэд, ее комтоварищ Свен Финнеган, камрад Розенвальд, и Арехин с Капелицей. Михаила Николаевича командармом звали то ли по привычке, то ли из конспирации. Он, действительно, командовал армиями, но уже два месяца как возглавлял Кавказский фронт, а сейчас его прочили на фронт Западный, и потому поездка Михаила Николаевича на Урал носила характер странный, непонятный, отчасти загадочный. Отвлекающий маневр, быть может? Или остались у командарма незавершенные дела? Или дела тайные?

Пусть враги наши ломают голову. А мы же не враги, мы друзья, а с ирландскими товарищами союзники. Нет более прочных союзов, нежели те, которые рождаются между путниками за дружеской трапезой. Не то, чтобы они, союзы, были особенно прочны, просто другие еще ненадежнее.

Посуда была под стать присутствующим — хорошая, но разномастная. Серебряные вилки, ложки, ножи, но вилки рыбные, а ножи закусочные. Ложки столовые, но лежали для красоты — ни борща, ни супа. Впрочем, жаловаться не приходилось: стол был сытным, а по нынешним временам так и роскошным.

Ели не торопясь, как в былые времена, когда трапеза растягивалась и на час, и на два. И говорили негромко, без ора, и собеседника слушали, и даже пили не водку, а вино, правда из рюмок, больших, железнодорожных.

Командарм внимательно слушал, а еще вернее — думал о своем, лишь изредка вставляя в разговор несколько дельных слов. Джолли Рэд, напротив, выглядела оживленной и стремилась каждого сделать участником беседы. Ей отвечали — сначала больше из вежливости, но постепенно разговор разогрелся, миновав точку плавления, и далее лился самотеком, как горный ручей. Или как эшелон, который шел пусть и не очень быстро, верст двадцать за час, но почти безостановочно: ныне поездов мало, потому — просторно.

Говорили, естественно, на языке присутствующей дамы. Так считалось. Джолли Рэд была ирландкой, но ирландского никто, за исключением, разумеется, Финнегана, не знал, потому в ход пошел английский. Странно, конечно, когда друзья говорят на языке врага, но жизнь щедра на парадоксы.

В роли стюарда выступал все тот же ординарец, которого командарм звал просто — Тимка. Стюардом Тимка был плохоньким, вина не наливал, блюда не переменял, всей службы — принести полные судки и отнести пустые, на эшелонную кухню, верно. Какой есть. Раз господам конец пришел, то и слугам, стало быть, тоже. Каково ему, Тимке то есть, слушать иноземные разговоры и подносить вкусную еду на четвертом году революции? Правда, лицо у Тимки сытое, лоснящееся. А все-таки возьмет да и напишет донос о контрреволюционном заговоре, расхлебывай потом. Вели переговоры с иностранцами на иностранном языке, ясно — контра. Вот столовые ложки и пригодятся — расхлебывать.

Правда, знай Тимка язык, то понял бы, что о политике, о мировой революции говорили совсем немного. Стараниями Джолли Рэд перешли на революцию в науке, а затем от науки настоящего к науке будущего. Когда человек станет бессмертным — через год, пять лет, двадцать пять? Будет ли бессмертие привилегией каждого, или его будут даровать лишь наиболее преданным революционерам, так сказать, вождям главного калибра? А революционерам второго и третьего калибра дадут по сто или пятьдесят дополнительных лет — только пусть это будут годы молодости, иначе получится слишком жестоко. Научатся ли люди летать одним усилием мысли? Захотеть — и воспарить к облакам, и оттуда, сверху, подобно орлу, наблюдать за жизнью обыкновенных, нереволюционных обывателей, карать… и миловать, — улыбнулась мисс Рэд.

— А еще лучше Прожектор Смерти, — подхватил товарищ Финнеган. — Газы уже есть, это замечательно, но газы штука капризная, зависят от погоды, да и много их нужно, газов. Прожектор Смерти позволит выкосить целые графства, освободив их от врагов революции.