Хроники Арехина

— Я ответил, что оснований думать иначе нет. Кстати, я осмотрел и коробку, и нетронутые конфеты, и обертку съеденной. Если коробку и вскрывали, то делали это весьма искусно.

— Не сомневаюсь.

— Мы попробовали четыре конфеты из верхнего и нижнего ряда. Никаких следов яда.

— Что значит — попробовали? Съели?

— Надкусили. Шучу. В эшелоне собака едет, славный кабыздох. Ему и дали.

— И не жалко было пса?

— Жалко. Но истина дороже. В свое оправдание скажу только, что был совершенно уверен — конфеты не отравлены. В общем, доставили собачке радость. Остальные скормим позже. Если красноармейцы не взбунтуются, мол, собаку сладостями пичкаем, а революционные бойцы в стороне стоят, слюнки глотают.

— Собака как индикатор соединений синильной кислоты, — пробормотал Капелица.

— Дешево, и всегда под рукой, — подхватил Арехин, — но допустим, что отравленной была все-таки конфета. Одна конфета из целой коробки.

— Это еще требуется доказать. Вдруг завтра песик возьмет, и…

— Я же говорю — допустим, — не дал сбить себя с толку Арехин. — Вопрос: кому она предназначалась.

— Джолли Рэд.

— Шанс, что она выберет из всех конфет единственную отравленную, невелик. Так не убивают.

— А как обычно убивают? — поддел Капелица.

— Просто и надежно. Я спросил у Михаила Николаевича, много ли у него коробок с конфетами. Оказалось, эта была единственной.

— Сейчас не время конфет.

— Согласен. Но ведь он, командарм, мог и сам съесть конфеты. В одиночку. Потихоньку, одна за одной — все. Коробка только с виду велика, а конфет в ней ровным счетом шестнадцать, восемь в верхнем ряду и восемь в нижнем. Тогда то, что отравлена единственная конфета, обретает смысл.

— Какой?

— Ну как же: командарм рано или поздно ест отравленную конфету, умирает, но, поскольку все остальные конфеты никакого яда не содержат, нет оснований подозревать отравление. Просто — сердечный приступ. Перенапряжение, следствие ранений и контузий, мало ли причин.

— А у мисс Джолли Рэд были ранения или контузии?

— У мисс Джолли Рэд могло быть больное сердце от рождения. Что мы знаем о Джолли Рэд? Что мы вообще знаем о тех, с кем делили трапезу? Вот о чем я думаю сейчас, вот что хочу я знать.

— Можно ведь взять и спросить.

— А я и спрашивал. Михаил Николаевич говорит…

— Вы и комфронта спрашивали?

— Его в первую очередь. Михаил Николаевич говорит, что едет для того, чтобы на месте решить, какие части наиболее подготовлены для переброски на западный фронт.

— Куда?

— Серьезная война с Польшей неотвратима, и Михаил Николаевич будет командовать западным фронтом, это дело решенное. Вполне объяснимо, что он хочет взять проверенные, надежные части — и надежных командиров тоже.

— Хорошо, значит, с командармом, то есть комфронта, все ясно. Едет по военным делам, а заодно и проверяет, нет ли где измены, — согласился Капелица.

— Далее — мы. Я и вы.

— Вы и нас подозреваете? То есть меня?

— Сейчас не подозрения важны. Я хочу понять, почему мы все оказались за одним столом — и только. Итак, я, Арехин Александр Александрович, сотрудник аналитического отдела Коминтерна, был послан — вместе с привлеченным специалистом, то есть вами, Петр Леонидович, — проверить на месте, соответствует ли истине утверждение инженера Рагозинцева о создании им нового летательного аппарата, основанного на принципах отрицательного притяжения, — Арехин не стал говорить, что послали его в пику товарищу Троцкому, которого считали патроном Арехина. Пусть, мол, сходит за чудом, яки Иванушка-дурачок, а мы посмеемся.

— Значит, и вы и я здесь по служебной надобности. Выполняем приказ. Дали бы другой приказ — были бы в другом месте, — заключил Капелица.

— Еще блат от товарища Троцкого, иначе нас бы просто не пустили в этот вагон.

Капелица вздохнул. Наверное, жалеет, что пустили.

— Следующий товарищ Розенвальд. Он представляет германскую промышленность, которая не прочь на паритетных началах дать новую жизнь уральским заводам, а, быть может, и построить то, чего у нас либо нет, либо мало. А у нас мало всего. Поэтому камрад Розенвальд имеет очень серьезный мандат, подписанный лично товарищем Лениным, и вообще лицо важное и безупречное.

— Он немец? — удивился Капелица.

— Сейчас все немцы. Впрочем, кажется у Розенвальда немцем был отец. Во всяком случае, присутствие среди нас камрада Розенвальда выглядит вполне обоснованным.

— Остаются товарищи Финнеган и Джолли Рэд.

— Ирландские патриоты, ведущие агитацию среди английских рабочих. Они приехали в Россию ознакомиться с успехами революции, чтобы затем с утроенной энергией обрушиться на проклятых английских капиталистов. Так дословно сказал комтоварищ Финнеган.

— Что ж, сказал крепко, по-пролетарски.

— Правда, объяснить, чем привлек ирландских борцов против британского империализма именно Урал, комтоварищ Финнеган не смог. Все говорил о солидарности трудящихся, о горняках, о стачках.

— Вдруг для него этого достаточно.

— Именно, что вдруг. Занесла нелегкая ирландцев на Урал…

— Если бы только ирландцев… — вздохнул Капелица.

— Жалеете, что поехали?