Хроники Арехина

— Что ж, я не против. Посмотрю, кто там воскрес. Вы, юноша, понимаете, что если человек воскресает, то это неспроста. Теперь пойдут разговоры — старый Гёсснер совсем из ума выжил, мёртвого от живого отличить не способен. И мои пациенты уйдут к другим.

— То есть вы подозреваете, что все случившееся — интрига против вас?

— Нет, не подозреваю, — Гёсснер вышел из-за стола, подошёл к окну и раздвинул лёгкие, но непрозрачные шторы. — Поглядите, какой вид.

Арехин встал рядом.

— Вид хороший, — сказал он. — За Эльбрус на выставке дали бы специальный приз.

— Многие видят гору, но мало кто знает, а если знает, то помнит, что Эльбрус — это вулкан. Спящий, но вулкан.

— И давно он спит? — вежливо спросил Арехин.

— Последнее извержение было после рождения Христа. Пепел засыпал округу, надолго отбив охоту селиться в этих местах.

— Две тысячи лет — срок немалый.

— Для человека — просто огромный. А для вулкана — одна ночь. Что будет, если он проснётся завтра утром?

— Вы так думаете?

— Я не специалист.

— А что говорят специалисты?

— Что вероятность, что он когда-нибудь проснется, существует. Это может случиться и завтра, и через тысячу лет. Под нами на глубине полутора десятков вёрст текут магматические реки, плещутся магматические моря. Кто знает, какие левиафаны плавают в огненных глубинах? И что будет, когда магма устремиться вверх, этакий водопад наоборот? Один мой пациент, местный художник, вполне недурственный, хоть и аматёр, любил изображать Эльбрус во всех видах. Некоторые его полотна получили всероссийскую известность. Одно из них так и названо «Всюду жизнь».

— Это очень интересно, но какое имеет отношение к случившемуся?

— Возможно, и никакого. Но осознание того, что живёшь на вулкане, заставляет смотреть на всё пристальнее. Те же целебные воды, одно из порождений вулканизма, этакий дар людям, но вдруг за него придётся платить? Да и дар ли? Если подземные воды излечивают недуги, тогда население Кисловодска жило бы, не болея. А ведь и болеют теми же недугами, что и в Орле, да и живут не дольше… Однако всякий, поживший в санатории месяц или два, отмечает прилив сил, бодрости, а недуги если не уходят навсегда, то зачастую отступают. Странно?

Аслюкаев откровенно скучал, но держал равнение на Арехина: если тот слушает и не перебивает, значит, так нужно. Известно — болтуну дай только время, он и проболтается. Хотя о чём тут можно проболтаться? Какие-то вулканы…

О том же, похоже, подумал и Гёсснер:

— Вулканы вулканами, а у вас вопрос простой: умер вчера Лачанов, или нет.

— Да, именно это нас и интересует.

— Могу лишь повторить уже сказанное: да, Лачанов Антон Сергеевич был мёртв.

— Значит он что, воскрес? — не выдержал Аслюкаев.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — Гёсснер даже руки развел, показывая степень своей неосведомлённости.

— Но если Лачанов жив…

— Если.

— Жив, живее не бывает, — Аслюкаев к докторам относился терпимо, не любил лишь умников.

— Значит, позор на мои седины, — но раскаяния в голосе Гёсснера Аслюкаев не услышал.

— Автомобиль ждёт у ворот, — напомнил Арехин.

— Что ж, я готов, — ответил старый врач, снял халат и аккуратно повесил его на вешалку. Затем открыл шкаф и вытащил докторский саквояж. Посмотрел на Арехина:

— Этого достаточно, или потребуется что-нибудь ещё на первое время?

— Ничего другого не потребуется. После консультации я привезу вас сюда.

— Отрадно слышать.

Они ехали по улицам Кисловодска, и люди смотрели им вслед. Определенно, их интересовал доктор Гёсснер — куда его везут? Зачем? И вернётся ли он назад?

Они заехали во двор больницы.

Гёсснер осторожно, но не мешкая, вышёл из салона.

— Прогулка была приятной, — сказал он. — Хотя я остаюсь верен лошадям. Один автомобиль — чудо, сто — докука, а если их будет тысяча? Они переработают весь воздух, оставив нам чад и смрад.

Арехин не стал отвечать, хотя в душе и был согласен с доктором: парижские улицы в час пик, действительно, попахивали отработанным бензином. Не хватало, чтобы и Кисловодск заволокла сизая гарь.

— Пройдёмте, здесь недалеко — сказал он старому доктору.

— Знаю. В карантинный флигель. Кисловодск не столь уж большой город, особенно для старожила, и мелкие секреты порой сами приходят к вам домой.

В крохотном вестибюле их ждала нянечка — женщина лет пятидесяти, которая вязала из козьей шерсти кофту горского фасона. Вот и сестринский пост, но где санитары? Похоже, главный врач не воспринимает всерьез ни Арехина, ни само событие. Но сейчас это было полезно для дела: нянечка беспрепятственно пропустила его и Гёсснера к больному. Аслюкаев с Барановичем остались снаружи.

— Наконец-то, доктор — обрадовался Лачанов Гёсснеру. — Меня тут больным считают, чуть ли не заразным, а всё потому, что я забыл события вчерашнего дня, да и то лишь послеобеденную пору.

— Ничего, мы это поправим, — сказал старый доктор. — Дайте-ка мне вас осмотреть.