Хроники Арехина

— Нелегкая вынесла. Я в детстве во сне ходил, и батюшка мой, царствие ему небесное, ходил, и брат непутёвый, что в Турции сейчас, тоже подобное обыкновение имел. Лунатизмом называется. Но всегда я брожу неподалёку. По дому, в саду. Почему на кладбище занесло — ума не приложу. Думаю, из-за песни, знаете, «Как хороши, как свежи были розы» — недавно в ресторане слышал, и запала на душу. Или просто без причины. На свою голову.

— Покамест вашей голове ничего не угрожает, напротив, вам предоставлена возможность отдохнуть за счёт профсоюза, членом которого вы не являетесь.

— Но магазин…

— Если дело поставлено хорошо, трёхдневное отсутствие хозяина на нём никак не скажется

— Трёхдневное? Трёхдневное ещё ничего, трёхдневное я выдержу.

Арехин покинул палату, вслед за ним потянулись и остальные, за исключением немного успокоившегося Лачанова.

— Ещё три дня? А нельзя ли побыстрее? — завел своё Борис Леонидович.

— Значит, так. Три дня — это я для успокоения Лачанова сказал. На самом деле он пробудет в изоляторе столько, сколько нужно.

— Но, может быть, его лучше перевести в инфекционное отделение кисловодской больницы?

— Лучше кому? Уж точно не Лачанову. У вас и кадры отличные, и условия великолепные, не говоря уже о состоянии пациента, при котором транспортировка может только повредит.

— Какое же состояние у пациента? — спросил Борис Леонидович, подпустив в голос едва заметную капельку скепсиса.

— Эпидемический сомнамбулизм.

— Что-то я не слышал о такой болезни.

— Есть многое на свете, уважаемый доктор, о чем вы не слышали. И потому то, что я вам скажу, должно быть исполнено непременно и в точности.

— Но вы не врач.

— Считайте, что у вас во флигеле больной… ну, пусть с азиатской холерой, — пропуская реплику Бориса Леонидовича, продолжил Арехин, — и обращайтесь с ним соответственно. Организуйте круглосуточный сестринский пост, и дайте сестре в помощь двух санитаров — да не старушек, а молодцев, таких, как он — Арехин показал на Аслюкаева, который принял вид скромной гордости, то ли от похвалы Арехина, то ли от присутствия ассистентки.

— Такие молодцы в милиции служат, жалование санитара мужчина в дом принести не может. У нас хоть и северный, а Кавказ.

— Уверен, если хорошенько поискать, то и у вас отыскать можно, пусть не таких, но все же. Завхоз, плотник, повар, вахтер, садовник, сторож.

— Но они не согласятся.

— Вы начальник? Отдайте приказ. А если кто-то забудется, решит, что можно саботировать приказ во время эпидемии — что ж, сменить северный Кавказ на южные Соловки дело недолгое. И вахтеру найдётся место, и главному врачу, — и, без перехода:

— Нам пора. Вечером навестим вашего больного, посмотрим, как развивается процесс, — и быстрым шагом пошёл к выходу из лечебницы. Главврач смотрел ему вслед растеряно, ассистентка — задумчиво, а безмолвная Анюта не смотрела вовсе, с ужасом чувствуя, как вытекает раствор бриллиантового зеленого (в быту «зелёнки») из пузырька, спрятанного в пришитый под юбку тайный карман.

4

Мнимый покойник жил в собственном доме в переулке товарища Свердлова. Несмотря на скромное название, переулок стоил иной улицы — был тенист, широк, мощён булыжником, а дома по обе стороны из-за высоких каменных заборов смотрелись дорого, если не сказать роскошно, у ворот часто стояли вазоны с цветами. Недаром при царе переулок именовался Душистым бульваром, ароматы тех времен сохранились и доднесь.

— Кто же живет в этих палатах? — спросил Арехин.

— Уважаемые люди, — лаконично ответил Аслюкаев.

Дом мнимого покойника ничем не выделялся среди прочих: построенный в том стиле, которые провинциальные архитекторы южных губерний называет «мавританским», увитый плющом, он и горя не знал, даром что хозяин пребывал в неясном положении.

Арехин и Аслюкаев покинули автомобиль и подошли к калитке.

Стучать Арехин доверил Аслюкаеву, и тот доверие оправдал: стучал не тихо, не громко, а как полагается представителю власти, пришедшей не к преступнику, а к обывателю, живущему на улице уважаемых людей.

— Кто там? — спросил женский голос, не приотворив калитки.

— Милиция.

— Хозяина нет.

— Мы знаем, потому и пришли. К хозяйке.

Окошечко в калитке приоткрылось — на самую малость. Вид Аслюкаева произвел впечатление, и, после звона цепи и стука железа о железо, открылась калитка.

— Сторожко живут, а иначе и нельзя, при таком-то богатстве — в четверть голоса сказал Аслюкаев.

Во дворе встретила их женщина неопределенных лет, может сорока пяти, а может и шестидесяти, на Кавказе свой возраст. С головы до ног — в чёрном.

Она провела их в беседку, увитую виноградом.

— Хозяйка сейчас выйдет, — сказала и удалилась в дом.

— У нас не принято, чтобы приглашали в дом мужчину, если мужа нет, — пояснил Аслюкаев.

— Ничего, здесь тоже неплохо, — ответил Арехин, не кривя душой. Неплохо, ещё как неплохо! Зелень растений, свежий ветерок, и над всей этой красотой голубое небо и ослепительное солнце, от которого спасает крыша беседки. Если бы он любил день, то лучшего и выдумать нельзя.

Но он любил сумерки.