Хроники Потусторонья: Проект (СИ)

— А самому допетрить? Так, хорошо. Если там его нет, значит, он есть где-то ещё. Что, Дик, сможешь нам помочь?

Реконструктор огляделся и сомнительно покачал головой:

— В радиусе пятисот метров его нет, а дальше я затрудняюсь сказать.

— Ясно. Значит, придётся искать подземный переход, где торгуют картинами, — мрачно резюмировал я.

Мимо ковыляла бабка с авоськой, подозрительно посматривая на нашу разношёрстную компанию. Я не без труда выдавил из себя приветливую улыбку:

— Простите, пожалуйста! Не подскажите, где здесь в окрестностях картины продают? Вроде ещё подземный переход там?

Бабка поглядела на меня оценивающе и, видимо, сочтя достойным, развернулась на 180 градусов и махнула рукой куда-то вдаль:

— Это вон тама, как к железной дороге идти, — и, не дожидаясь реакции, побрела своим путём.

— Спасибо большое! — крикнул я раздражённо. — Так, народ, грузимся в машину и едем. «Тама» так «тама».

Народ послушно погрузился в машину, Анка завела мотор и, ловко развернувшись, поехала по направлению, указанному бабкой.

— Навигатор нам сюда нужен, вот что, — сказал я, высматривая по окнам подземные переходы и картины возле оных.

— Так есть навигатор, — вздохнула Анка, — только чем он нам тут помочь сможет?

— И то правда. Бойцы! Глядим по сторонам внимательно, ищем комбинацию «переход-картины»!

Бойцы уставились в окна. За окнами неспешно проплывали однообразные пейзажи провинциального городка, тесные тротуары с щербатым асфальтом; периодически попадались разноцветные ларьки, торгующие разносортной ерундой, расхлябанные маршрутки, по уши оклеенные рекламой, и праздношатающиеся граждане всех возрастов. «Перехода с картинами» нигде не было.

Из-за туч выглянуло Солнце. Ну хоть что-то, подумал я, прикуривая очередную сигарету.

— Вижу цель, — вдруг сказал Дик, — на девять часов.

Мы синхронно развернулись — и точно: вдалеке виднелась небольшая «выставка» полотен, укрытая полиэтиленом. Анка взяла курс на цель.

Пару минут спустя автобус остановился возле лотков. Так, подумал я, и кто нам здесь нужен?

— Нет, Димки тут нет, — ответил Валя на незаданный вопрос. — Во всяком случае, я его не вижу.

— Значит, нам нужен этот, как его…

— Криворуков Степан Степанович, 1959 года рождения, — сказала Анка. — Тут на него ориентировка есть, если нужно.

Я досадливо отмахнулся:

— Чёрт с ним. Так, бойцы. Сидим тихо, ждём меня. А я на разведку. Чего всем табором ходить? Народу не нужны нездоровые сенсации, как говорится. Всё, пошёл.

Я сошёл с борта «Бригантины» на негостеприимную пушкинскую землю и неторопливо побрёл к импровизированной выставке народного творчества.

Здесь ошивалось четверо явных художников, — остальная публика просто проходила мимо, не обращая никакого внимания на объекты культуры. Деятелей культуры сей факт, впрочем, не особо волновал: они о чём-то вяло переговаривались, сидя на складных табуретках и покуривая дешёвые папиросы. Персонажи это были довольно колоритные: толстяк в полосатой рубашке с короткими рукавами, безразмерных шортах и с носом-картошкой; длинный и худой, как жердь, очкастый тип с огромным кадыком на тощей шее; безобразно полная, хотя ещё довольно молодая женщина в бандане и с «беломориной» в зубах; наконец, строгий старичок в бежевом, беспрестанно жевавший семечки. Когда я подошёл к картинам, художники смерили меня оценивающими взглядами и, видимо, не найдя во мне ничего интересного, вернулись к своему разговору.

Сказать по правде, я ничего не понимаю в живописи. Помню, Маринка как-то купила нам репродукцию «Южных плодов» Ренуара. Спору нет, написано было красиво, но каких-то особых эмоций картина у меня не вызывала. Натюрморт как натюрморт. Единственной картиной, которую я запомнил из всей своей человеческой жизни, был «Апофеоз войны» Верещагина. Было в этой груде черепов, в этих равнодушных воронах, в этом до боли ярко-синем небе и обжигающе-жёлтом песке что-то завораживающее, что-то близкое мне тогдашнему. Что-то знакомое. Впрочем, военная тема всегда была мне ближе, чем какая-либо другая, — даже когда я не помнил о том, кто я, не помнил о двух Войнах за своей спиной… И то странное чувство, тот резонанс я тогда связал с Афганом, конечно же.

Вешать Верещагина в гостиной Маришка наотрез отказалась: мол, что ещё за чернуха, то ли дело Ренуар. Я не настаивал. Кроме того, и правда ведь чернуха. В моей душе, в моей памяти её и так всегда было в избытке, — куда ж ещё и в гостиную-то?

Что же до местного творчества, то тут были и натюрморты, и портреты с пейзажами. И да: я ничего не понимаю в живописи, но все эти произведения искусства объединяло одно: картины эти были говно и халтура. С другой стороны, а чего ещё вы хотите за триста рублей? А за пятьсот? Ведь не шедевр же.

Правда, акварельные пейзажи (возле которых расположился семечковый старичок) были, в принципе, ничего. Не Ренуар, конечно; скорее, нечто вроде Моне подмосковного розлива.