Хроники ржавчины и песка

Раненый, покалеченный Бастиан несся как фурия, пытаясь сбежать от нависавшей над ним тени.

Найла стояла широко расставив ноги, вцепившись в штурвал и чувствовала, как Бастиан бежит по ее венам, пульсирует в ее сердце, дышит ее легкими.

Азур, металлическое одеяние которого приобрело землистый оттенок, боялся, как бы его не вырвало единственным сердцем, и держал его в руках.

Гроза вроде бы начала стихать, но по-прежнему видно было только на двадцать-тридцать метров, не дальше…

Вдруг сзади что-то загрохотало. На капитанский мостик со скрежетом ворвалось металлическое существо. В руках, сложенных чашечкой, оно держало пыльное сердце.

– Билал!

Механокардионик отшатнулся:

– А ты тут что делаешь?

– Хочу отомстить! – ответил Азур. – Мизераблю до нас не добраться, мы скоро выберемся из бури. Даже ему нас не догнать.

Найла перестала крутить штурвал и уставилась на механокардиоников, переводя взгляд с одного на другого. Она начинала понимать этих существ и чувствовала, что сильнее их.

Бастиан снова накренился, забираясь на дюну.

Билала потащило назад.

Корабль поднимался…

Упавший Азур обхватил ножку прибитого к полу стола. Найла сглотнула, вцепилась в поручень и посмотрела за стекла мостика: не видно ничего, кроме песчаных вихрей на фоне темного неба.

Нос корабля задирался все выше и выше. От напряжения металл Бастиана застонал.

А потом…

…

Пустота в животе.

Разинутый рот.

Песчаные горы до самого неба.

С чудовищным скрежетом Билал грохнулся на пол.

Запыленное сердце вылетело из рук механокардионика. Найла, сумевшая удержаться на ногах, пнула его изо всех сил.

Хрип. Задыхаясь, Билал бился на полу в конвульсиях.

Солнце!

Засверкало на стеклах.

Как блестящий топаз.

Бастиан сбавил ход. Он шел по почти ровной поверхности.

Азур осторожно встал, выпрямил спину.

– Все в порядке?

– Ага.

– Сердце этого гада… В общем, когда я его пнула, оно еще билось.

Азур улыбнулся:

– Ты могла бы просто сдуть с него песок.

– Ну уж нет!

– Да! – Механокардионик пожал плечами. – Он мог рассказать что-нибудь о Мизерабле.

Они вышли на палубу, на свежий воздух. Лазурь неба слепила глаза. Сгусток серых туч уносился на север, к горам.

– Мизерабль отступил.

– Скорей всего, он там внутри, в туче.

Найла запустила руку в волосы. Они были все в песке.

– Корабль вернется в гнездо?

– Наверняка. Прикажи Бастиану повернуть.

Девочка кивнула, но не отвела глаз от неба.

Далеко-далеко на юге виднелось какое-то пятнышко, направлявшееся к ним. Похоже на маленький воздушный шар.

– В небе что-то летит! – закричала Найла. – Но я не могу…

Азур встал как вкопанный.

– Что там?

Интерлюдия 1

Старик высунул голову из люка, выставил ведро и подтянулся на руках, стараясь не порезаться об острые края. Ловкости ему все еще было не занимать, но рано или поздно придет час, когда возраст возьмет свое. Поморщившись, старик перекатился через край люка и поехал по наклонному листу железа вниз, выставив вперед ноги. Уперся пятками в ржавый шип и остановился. Несмотря на ливень, закончившийся только двадцать минут назад, металл уже успел раскалиться: чтобы не обжечься, пришлось прижать колени к груди.

Слышалось жужжание насекомых.

Приставив руки козырьком ко лбу, старик несколько минут разглядывал обожженную солнечными лучами панораму. На многие мили вокруг простирался бесконечный ковер из всякого железного мусора. Как-то раз на закате он решил пересчитать остовы кораблей и трижды сбивался, добравшись до четырехсот.

У этого залитого солнцем кладбища обломков, железных скелетов и валявшихся отдельно колес не было хозяина; как метастаз, оно выросло у подножия гор.

Подобрав упавшее на бок ведро, старик поднялся, широко расставил ноги, чтобы устоять на покосившейся палубе, и снова принялся рассматривать корабли: повсюду громоздятся огромные остовы и обломки поменьше, ветер треплет ошметки шин, на осколках стекла играют блики. Словно гигантская песчаная волна прибила сюда эти развалюхи, и теперь они, наваленные друг на друга, покорно ожидают своей участи.

Свое имя, Цян, старик еще мог вспомнить, хоть и с трудом, но вот название корабля, на котором пятьдесят лет прослужил помощником капитана, совершенно стерлось из памяти. Он поставил ногу на соседний остов. Повернулся и снова, в сотый раз, оглядел изъеденный ржавчиной борт в надежде отыскать глазами какую-нибудь надпись, кусочек слова, хоть одну букву. Чтобы оживить память и примириться с прошлым. Бесполезно: вот уже несколько месяцев он не мог вспомнить имя своего корабля, своего укрытия, и это жестоко мучило его… Цян перелез через уцелевший кусок фальшборта, оттолкнул щупальце ржавоеда (из-за дождя вылезла целая колония) и встал на покосившуюся палубу соседней развалюхи.

Спихнул ногой за борт скелет какой-то птицы.