Хрустальные осколки

Маттиас пытался подняться, но слабость крепко приковала его к постели. Сил хватило только беспомощно ворочаться в надежде, что ледяной кошмар закончится. Но нет. В жизни Его уже Не Темнейшества он только начинался.

«Как мне жить теперь? Что мне делать?» – сходил он с ума, переворачиваясь с одного бока на другой. Возвращаться пропавшим без вести исполнителем желаний Октавианом равносильно позорной казни. От одной мысли, что превеликому королю – лидеру Межмирового рейтинга, яркой звезде и желанному красавцу – придется полуголым подавать чай и массировать стопы собственным подчиненным, чиновникам и простым жителям, выворачивало наизнанку. Да и Прима вряд ли примет к себе. Она на дух его не переносит. Даже к наставнице податься стыдно. Мерзкое состояние безысходности заставило съежиться. Нет, уж лучше умереть, чем прислуживать извращенной и жадной Элите тем, кем он был до коронации. Маттиас силой качнулся в сторону и, к счастью, упал на пол. Оставалось дотянуться до горячих ножен фамильного клинка Солнца, что вспорол не один королевский живот. Маттиас прекрасно знал о вечных страданиях неупокоенных душ королей, намеренно прервавших свою жизнь. Но и позориться он больше не мог. Некуда. Король, не удерживавший собственное пламя, – уму непостижимо. За одни лунные сутки Маттиас потерял имя, статус, родню и смысл существования. И собственная жизнь теперь не казалась значимой потерей. Ему было уже плевать. Дрожащие пальцы тянулись к металлу, спрятанному под кроватью. Маттиас напрягся, что было сил, дабы схватить желанный клинок, как дверь распахнулась. И вошел он спасительным светом. Серебряный полумесяц. Эниан.

Фамильный кулон Малиев гордо поблескивал на груди. Шелковая ткань благородно струилась. Черные волны волос посветлели, вернув здоровый серебристый блеск, а в ухе покачивалась хрустальная подвеска. Маттиас замер, ослепленный величием будущего Светлого Владыки. И только большие глаза цвета аметиста выдавали в нем юного и близкого его душе Эни. Эни, которого он, никем не признанный Октавиан, еще задолго до Войны Первых уровней Небес и Ада и коронации, встретил в день своего совершеннолетия…

Госпожа Камелия привела его на Райские острова. О таком подарке на совершеннолетие Октавиан и мечтать боялся. Так пожелал мудрец Рави. Сама луноликая богиня любви вела его за руку в сопровождении юных дев, не уступавших ей по красоте. От них сладко пахло цветочными маслами, которые стоили как корона Малия Третьего. И сами девы носили венки и гирлянды из ароматных золотистых бутонов.

Одетый в красное – цвет роскоши и страсти – юный исполнитель желаний собирал на себе любопытные взгляды богов, полубогов и их слуг. Не привыкший к чужому вниманию огненосец молил провалиться под облака от смущения.

Никто не знал, откуда прибыл загадочный гость. Широкое кольцо сдавливало шею, не позволяя пользоваться огнем. Октавиан ощущал себя потухшей свечой, но таково было условие богини. Черный шелк волос надежно прятала ткань, скрученная в тюрбан, а смуглое лицо скрывал капюшон. Госпожа Камелия предупредила о губительном для глаз жителей Нижних миров солнечном свете, и Октавиан смотрел только себе под ноги.

Вскоре эти же ноги увели гостя в райскую рощу, где промелькнул хвост диковинного существа – птицы. Красочное оперение павлина заманило Октавиана вглубь. Ткань зацепилась за ветки и соскочила с лица, открыв взору живописный пейзаж. Небесная лазурь вскружила голову и повалила юношу на траву. Октавиан разлегся на изумрудном ковре, вглядываясь в бесконечную синеву. Но Рай стал Адом, когда глаза пронзила тысяча раскаленных игл. Юноша завопил от резкой боли и закрыл лицо ладонями. Ослепленный и беспомощный, он расплакался, как маленький ребенок. Соль разъедала глаза, вырывая из груди крики.

– Больно! Как же больно! – рыдал он, глотая кровавые слезы.

Плач заглушил шелест травы. Как вдруг кто-то робко обнял за плечи, и нежный, как облако, голос коснулся уха:

– О чем плачешь, мой друг? Как мне помочь тебе?

Но Октавиан не понял незнакомца.

«Кто такой друг?» – удивился огненосец. Но произнести смог только:

– Мои глаза… – Глаза.

– Пойдем со мной. Я знаю, кто поможет тебе.

– Поможет… мне?

И Октавиан следовал за чужим голосом, сжимая холодные пальцы. Трава щекотала обнаженные стопы, пока ее не сменила гладкость ковра.

– Ложись, – ласково молвил незнакомец, – и доверься мне, я сейчас приду. Я не брошу тебя.

«Не брошу тебя», – прозвучало обнадеживающим эхом. Так Октавиан и уснул.

Резкий травяной запах разбудил гостя, как и скрипучий голос:

– Открой глаза.

И веки сами распахнулись. Очертания чаши и руки с трудом угадывались, но Октавиан доверился целителю и не прогадал.

– Ай-ай-ай! Где ж ты так, сынок, глаза свои поранил? Ожог у тебя, и сильный!

Но Октавиан молчал. Нельзя раскрывать свою огненную натуру.

– Я не знаю, – вздохнул он.

– Ай-ай-ай! – причитал лекарь. – Потерпи, сынок, промою глаза твои. Продолжай вверх смотреть.

Вода тонкой струйкой коснулась раны. Октавиан поначалу щурился, боялся. Но под охи лекаря все же заставил себя распахнуть веки снова.