– Ты чего это… такое сейчас сделал? – быстро спросила она.
– Сейчас рыжая девочка, что с тобой дружит, – тихо сказал Землерой, – в трёх кустах заплутает.
– С ума сошёл?! Нельзя ведь так делать! Она ведь напугается! А ну как её кто другой из духов приметит и зло ей учинит? С ума ты совсем, видно, спятил, Землерой, а туда же, говоришь, будто мудрый, всё время этим похваляешься! – Анна даже вскочила и за плечи его затрясла, пристально в глаза всматриваясь.
И – странное дело! – как она его ни дёргала бы, ни мотала бы из стороны в сторону (а он не мешал ей и совсем не двигался), воротник, что нижнюю часть лица его скрывал, ни разу не колыхнулся, ни на волосочек книзу не сполз, да только Анна того не приметила: ярость в ней кипела.
– Сама глупая девчонка, да ещё и человек, – надменно стал обороняться Землерой (а между тем он не мешал ей совсем и вообще не двигался, пока она им, как ребёнок – игрушкой, вовсю потрясала). – Я ведь сказал тебе, глупая: покуда человек подпоясан, ни один дух ему не учинит дурного, а подруга твоя пояса ни на секундочку не снимала. Поблуждает она в трёх кустах, да не станется с нею ничего дурного: она и не заметит, как долго её не было. И не тронет её никто из лесных духов: не нарушает она нашего закона, а мы свои законы чтим, они у нас не вилами на воде писаны, а в сердцах наших запечатаны, и хоть одной букве этого закона изменить – ровно что сердце собственное предать!
Анна медленно выпустила Землероя и чуть-чуть отодвинулась по шуршащей невысокой травке. Землерой не спускал с неё внимательного, даже просящего, сказала бы она, взора, словно ему и впрямь нечто очень от неё требовалось, хотел он это заполучить, да не мог, потому что она ему отказывала, сама того не ведая.
– Ты точно уверен, что ничего дурного с нею не станется?
Землерой кивнул и кулак прижал к груди.
– Ну пожалуйста, Анна! – протянул он. – Анна, никого никогда не просил, да тебя просить стану: давай на празднике этом вместе веселиться! Что мне толку одному там радоваться, когда тебя нет со мной? Детишек дурачить? Несолидно как-то и не совсем весело, они ведь и вправду думают, что я – это ты! Честные лесные духи, они, пусть совесть когда-то и запятнали свою так, что ни до конца жизни этого леса, ни до конца целого света её не отмоют добела, людей, что зла им не чинят, просто так не обижают. Не хочу я ещё больше черниться, я сюда для тебя, для веселья с тобой, Анна, пришёл, так вставай и идём со мною!
Анна тяжело вздохнула: не могла она ему отказывать, когда он так её просил, словно бы больше, как ни старайся, не смог бы он сюда попасть с нею и повеселиться так же, как веселился сегодня. Анна взяла его за руку – словно за собственную же ладонь и схватилась, – и поднялась, и в тот же миг стал Землерой, стоящий от неё по левую руку, не Землероем и не самой Анной, а той самой рыжей девчонкой – от настоящей не отличишь. Даже листочки у неё из волос торчали, словно она едва из кустов успела вылезти, где хворосту искала, даже разводы грязевые на лице у неё были совсем как настоящие – только одного не было, пояса, и не мог Землерой его ни сам надеть, ни хотя бы сотворить себе. Анна крепче взялась за его руку – за руку рыжей девчонки, – и вместе они шагнули вперёд, из кустов выбираясь.
Сверчок повернул к ним голову и прошипел:
– Ну вот, пожалуйста, как всегда: девчонок и мальчишек не поровну.
– Ну, если бы ты сам поднялся и с кем из нас вместе встал, нам поровну бы как раз и оказалось, – усмехнулась рыжая девчонка, – давай же, становись, чего уселся-то?
Но Сверчок опять что-то неясно себе под нос пробубнил, а сам с места не стронулся. Пристальный взор его сверлил смятый пояс Анны, что давно уже валялся змейкой в пыли.
Дети уверенно выстраивались рядами у костра. Хвост очереди виднелся там, где дрожали неуверенно длинные когтистые руки тьмы, а голова её подходила почти вплотную к костру: вовсю летели слепящие яркие искры, и пламя извивалось в своей ямке, и старалось выбраться из плена, но всё же никак у него это не выходило, и оно неуверенно скатывалось назад, в золу и серый прах.
Анна и Землерой встали почти что в самом конце длинной очереди. Ни на секунду Землерой своей руки не отнимал, и Анна от него не отстранялась, хотя стояли они совсем-совсем близко друг к другу: то и дело стукались плечами. Когда отсветы костра падали на маску-лицо Землероя, видела Анна те самые задорные нетерпеливые искры в его глазах, и она забывала, что Землерой, как ни крути, всё-таки дух этого леса и давно уже свой пятидесятый день рождения отметил.
Медленно продвигались вперёд парочки, и тени обнимали их, обхватывали длинными бескостными пальцами, ерошили волосы, впутывая в них искорки, летящие от костра. Оранжевые и красные драконы извивались в глубине их расширившихся зрачков. Землерой незаметно стиснул руку Анны покрепче и сунул её локоть себе под мышку. Странно, но Землерой был совсем холодный, и она не могла уловить ни дыхания его, ни стука сердца кожей – даже сейчас, когда была к нему так близко.