Хрустальный мальчик

Пятился Сверчок, не мог побежать и не мог увидеть, куда именно бредёт. Запнулся он о то самое бревно, на котором сидел, неловко сделал пару больших шагов назад – и прямо в костёр шлёпнулся, да тотчас с воем подскочил. Оранжевые языки бродили по его рубашке и ели, и душили, и чернили её, и истончали, а Сверчок выл, крутился на месте и собственными же руками пытался загасить пламя.

– Помогите… помогите мне! – выл он отчаянным тонким голосом, совсем как девочка, а Анна смотрела не на него, а на Землероя – в его затылок, уже не рыжий и не белый, а какой-то грязно-серый, словно давно стаявший снег.

Землерой закрыл лицо обеими руками, и Анна охнула от ужаса. Не пальцы она увидела, а чешуйчатые когти, и не ладони, а уродливые широкие лапы. Лицо его блеснуло стальным серым светом, и Анна вдруг поняла: это были жёсткие птичьи перья.

– Не смотри на меня! – провыл Землерой, и Анна даже голоса его не узнала: был он низкий и хриплый, похожий на стон срубаемого старого дерева.

– Землерой!

Прижав к изменившемуся лицу обе уродливые лапы, Землерой взвыл и прочь от неё рванулся. Анна изо всех сил вцепилась ему в плечи, рванула на себя – но так сильно он хотел от неё оторваться, что Анна кожу на кончиках пальцев содрала – и он всё равно вывернулся. Раскрылись за спиной у Землероя широкие серые крылья, и поднялся он в небо, и скрылся за верхушками деревьев, словно и не было его тут никогда.

Анна снова закричала изо всех сил:

– Землерой! Землерой, пожалуйста, вернись!

Где-то за спиной у неё несчастным голосом не прекращал завывать обожжённый Сверчок:

– Помогите… ребята… кто-нибудь… помогите мне… мне больно… пожалуйста!

– Землерой, Землерой, прости, пожалуйста, – зашептала Анна.

Дрожащими руками полезла она за пазуху. Пальцы её тряслись, ничего не могли удержать – даже алого клубочка, надёжно в складках одежды припрятанного. Клубочек тяжело шлёпнулся на Землю, и Анна шёпотом взмолилась:

– Клубочек, клубочек, пожалуйста, приведи меня к Землерою, верни мне моего Землероя!

Клубочек и просить не надо было – резво покатился он по дороге, и Анна бросилась за ним.

Неспокойно было в лесу и холодно. Не так, как полагалось в летнюю пору, шумели тут деревья, и ветер бродил совсем иной: злой и кусачий, как оголодавший за зиму злой хищник. Анна бежала вслед за клубочком: один он, яркий, вёл её среди мглистой серости и тьмы, и каждая коряга норовила сунуться ей под ноги, чтобы она упала и до крови ободрала локти и колени – снова. Анна падала уже так много раз, что не чувствовала боли. Веточки и листочки лезли ей в глаза и выдирали волосы, и муравьи взбирались наверх по её ногам, не успевала она стряхнуть старых – появлялись новые, и где-то над головой у неё раздавался бесконечный, безумный, отчаянный крик. Анна даже определить не могла, кто там кричит: не знала она ни птиц, ни животных с таким голосом, а люди на летние праздники не бродили в чащобе. Даже самый опытный грибник или охотник отказался бы сюда прийти накануне больших безумных торжеств: все они знали, как жестоко лес карает тех, кто не соблюдает его законы.

Клубочек катился всё дальше и дальше, между кустарников, под изогнутыми ветвями деревьев, уводил Анну всё дальше от опушки и от костров, туда, где крики детей и музыка и хохот взрослых не слышались вовсе. Алое пятно маячило перед нею.

Тьма, сгустившаяся на небе, расползлась, выпуская на волю луну, и Анна тяжело обрушилась на колени. Прямо перед нею, словно бы выпутавшись из плаща-невидимки, показалось то самое дерево – дерево Землероя, которое весь лес и всех духов держало вместе. Анна замерла на месте: жёсткие дикие травинки обвивались кругом её лодыжек и не пускали дальше, да и сама она не нашла бы в себе сил шагнуть вперёд, когда такое представало взору.

Дерево изменилось. Не видела его Анна всего-то сутки, но стало оно старым и больным на вид. Листья сыпались с него один за другим, жёлтые, рыжие, чёрные, согнутые, сухие, и кругом дерева почва потрескалась и порыжела. Попрятались белки, олени, даже муравьи и жучки – все исчезли, никого не осталось. Согнувшееся одинокое дерево словно оплакивало кого-то, и на грубой, с множеством глубоких морщин коре его издалека видны были крупные прозрачные капли.

Анна наклонилась и собственными руками развязала травяные петли. Трава настойчиво льнула к ней, связывала даже запястья, и Анна напрасно уговаривала:

– Пожалуйста, ну пропусти меня, мне к Землерою надо…

Большой алый клубок лежал, размотанный и лохматый, у самых выпуклых древесных корней, и прозрачные капли проступали на нём. Анна взмолилась со слезами на глазах:

– Пожалуйста, пусти! Не хотела я этого… правда, не хотела! Я сюда пришла, только чтобы ему помочь! Если бы не я, вообще ничего этого никогда и не случилось бы!

Трава медленно распустила мягкие петли. Чей-то печальный голос, тонкий, как визг бьющегося хрусталя, всё звенел над головой у Анны в плотном воздухе, пока она бежала к дереву, задыхаясь и бессильно призывая:

– Землерой! Землерой!

Трава неодобрительно бурчала под её ногами: