Хрустальный мальчик

– Пришла, наконец, – он любил подчёркивать этим насмешливым «наконец» её незапланированные, но серьёзные, с его точки зрения, опоздания.

Землерой за эти годы тоже немало изменился. Менялся он постепенно. Если бы Анна проводила с ним каждый день, она и не обратила бы внимания на то, что он подрос, что по-прежнему похож на её ровесника, лишь годом или двумя старше, что никто не назовёт его теперь мальчиком – только юношей. Но Анна встречала его лишь на зимних каникулах и на летних, поэтому она-то удивлялась каждый раз, что Землерой вытягивается и мужает. Однажды, когда стоял трескучий январский мороз, а ей было пятнадцать, она не вытерпела и спросила у Землероя:

– Почему ты меняешься, почему старше становишься? Что для тебя, духа, годы, что мы знакомы?

– По своей воле меняюсь, – ответил Землерой, – желание у меня есть такое, Анна: всегда быть с тобой примерно одного по людским меркам возраста.

– Да зачем тебе это?

– Да затем, чтобы ты потом мне не жаловалась, что ты старо выглядишь или что тебе со мной, мелким таким мальчишкой, играть неудобно: вдруг кто увидит и старшей сестричкой задразнит, да и самой неудобно, – философским тоном ответил Землерой, и Анна лишь рот от изумления приоткрыла. – За челюстями следи, – прибавил он, – не напускай холода: заболеешь.

Анна послушно закрыла рот и с несколько мгновений натужно пыхтела, переваривая всё им сказанное. Затем она подняла голову и спросила каверзным голосом:

– Землерой, а, Землерой!

– Чего тебе?

– А вот когда я совсем старая стану и у меня руки-ноги гнуться перестанут, ты тоже стариком обернёшься? – лукаво спросила она.

Землерой отломил от сухой ветки насквозь промёрзший мёртвый лист и стал его облизывать, словно леденец, сунув себе в воротник. Анна упрямо таскала ему шапки и шарфы и кутала его, чтобы не мёрз он, но Землерой отмахивался. «Нас, духов, таким не согреешь», – важно заявлял он и все шапки и шарфы возвращал Анне с требованием надевать при каждом походе в лес зимой, чтобы никакая простуда не подкралась к ней и не захватила в плен.

– Ну а почему бы и не обернуться, – задумчиво сказал Землерой, – стариком, если подумать, я в жизни ещё не перекидывался.

– У стариков, чтоб ты знал, – с мрачным торжеством заявила ему Анна, – ни одна косточка без стона не работает! Всё тело болит и жалуется, отдыха и тепла просит… как лес зимой. Старость для человека – что январь для вашей чащобы.

Землерой посмотрел на неё грустными мерцающими глазами и ничего не сказал.

– Как же ты будешь бегать и за деревом ухаживать? – продолжала выспрашивать Анна. – Старики, знаешь ли, обычно во весь опор не скачут!

– А я и не состарюсь, – спокойно ответил Землерой, – это ведь просто личина, маска такая. Захочу – быстрее любого вашего бегуна поскачу!

– Да уж это-то я знаю, – пробурчала Анна. Ненадолго примолкнув, она следила, как Землерой обсасывает льдинку. – Землерой, а, Землерой! – снова позвала она.

– Чего опять?

– А я вот тут подумала… – Анна неловко соединила пальцы в замочек и медленно, вытянув губы трубочкой, выдохнула. В воздухе повисло тонкое морозное облачко. – Землерой… ты ведь говорил, что ты не совсем дух… что ты тоже когда-нибудь состаришься и умрёшь…

– Про «состарюсь» я не говорил, – всё так же рассудительно подметил Землерой, словно бы сейчас они о самых обычных на свете вещах разговаривали, – у нас всё не так, как у вас, у людей, устроено, у духов лесных иные порядки. Я, когда мой срок подойдёт, пеплом по ветру развеюсь, как тот, что в маленькую танцовщицу влюбился, я тебе о ней уже рассказывал… а до той поры, чтобы лесу польза от меня какая поступала, я буду таким же резвым и сил исполненным, что и в первые годы, которые тут провёл. Не знать мне ни болезни, ни усталости – это всё человеческий удел.

Анна протянула к нему руку и аккуратно дотронулась до плеча. Землерой недовольно завозился на своём суку, но не отодвинулся, даже не попытался.

– Слушай, – тихо сказала Анна, – а ты помнишь, какие они были – твои первые годы?