Хрустальный мальчик

Землерой долго смотрел в небо, чуть прищурившись. Небо было чистое, ясное, ярко-голубое, только куда бледнее, чем летом, и солнце не просматривалось чётко: туманным жёлтым кругом висело невысоко над горизонтом, и широкие светлые лучи его не грели, а лишь освещали примолкшую округу, подчёркивая резкие скаты снеговых сугробов и сосульки, что на ветках повисли после недавней оттепели. Анна её пропустила: приехала она за пару дней до того, как пришла пора Новый год отмечать, а за сутки-двое до этого снег сходил с земли, превращался в талую воду, и дороги так размывало, что вставали не только легковые машины, а даже и те, что потяжелее да помощнее. Насилу Анна с родителями пробились к дедушке, и весь последующий день мужчины потом отмывали дверцы, капот и багажник, ругались, встряхивали замерзающими красными руками и даже стенающей матери Анны не боялись: как-то раз так её отругали, что она после неделю и три дня дулась и носу на мужскую половину не совала, даже Анну туда не откомандировывала, хотя Анна и без её позволения и просьб ходила. Всё лучше, чем материны жалобы и упрёки выслушивать, было с отцом и дедом сидеть: у них в запасе было столько интересных историй, что уши онемели бы слушать с вниманием, и столько поручений, что руки устали бы делать, а ноги – бегать.

Землерой проследил взором за чёрным треугольничком, скользнувшим по небу: то быстрая крохотная птичка перелетела к своему гнезду и торопливо в него забилась, распуская перья, готовая пережидать холода.

– Землерой, – напомнила о себе Анна.

Он тяжело вздохнул.

– Не помню, – и в глазах его вдруг установилось стеклянное спокойствие, – как ни стараюсь, ничего не могу припомнить. Тут знаешь в чём дело, Анна… я в этом лесу всю жизнь свою живу: нельзя мне отсюда выходить. Я одну и ту же работу делаю; новое узнаю каждый день, правда, да ведь не веду я дневников, и по прошествии времени… особенно если времени много утекло… все эти воспоминания слипаются, словно бы в огромный снежный ком, и начинает мне казаться, будто я всегда это умел, хоть и помню, как этому научился. И кажется мне, что и духов всех я с рождения знаю, хотя на самом-то деле меня Древоборица с ними знакомила, как я в возраст входил…

– Что ещё за Древоборица? – заинтересованно вскинула бровь Анна.

В голосе Землероя послышалось искреннее уважение:

– Древоборица – это всего древа мать. Она и над корнями, и над стволом, и над листиками главная – ничего без её ведома не делается. Говаривают, что раньше, когда это дерево совсем молоденьким было, не выше тебя росточком, и тоненькое, а лес только начинал зарождаться, Древоборица тут единственная была, изначально в стволе обитала. Уж потом всех остальных сюда притянуло, и все признали, что она за главную будет, потому что она всё всегда по справедливости судила и никогда никого не обидела сама, да другим в обиду не дала. Если бы не госпожа Древоборица, давно бы мне уже мёртвым младенцем быть, с тех пор как мать моя в воду кинулась; да ведь это она уговорила остальных меня придержать. Много кто против этого был, много кто просил меня не оставлять да убить, чтобы не мучился, да госпожа Древоборица с деревом пошепталась, и оно приняло меня, и я частью этого леса стал. А если бы не поговорили они с деревом тогда… – Землерой задумчиво хмыкнул, – кто знает, может быть, и не было бы сейчас никакого духа по имени Землерой, и не сидела бы ты сейчас здесь. Совсем недавно рассказала она мне, наконец, полностью о том, что в ночь моего второго рожденья произошло. Сказала, мол, вырос я и изменился немало.

– Как же хорошо, что ты сейчас тут! – закричала Анна и схватила Землероя за шею.

– Эй-эй, не надо, ты это брось, ты отпусти меня, не хват… – всего лишь с секунду он сопротивлялся, отталкивал Анну, возмущался, а потом прикрыл глаза, затих и опустил руку Анне на спину. – Да, наверное, хорошо…

Когда солнце встало в зените, Землерой уверенно спрыгнул с сука. Анна озадаченно вертелась позади него.

– Что ты задумал? – спрашивала она. – Что делать собрался?

– Дерево утеплять, – деловито ответил Землерой, – без утепления дерево мёрзнет. Сама видишь, как холодно на улице.

Анна снова с силой выдохнула в воздух и полюбовалась на серое дымчатое колечко.

– Странно, – сказала она, – знаю я, что сейчас очень холодно, но ничего не чувствую. Землерой, – её глаза вдруг расширились от ужаса, – Землерой, миленький, неужели у меня обморожение?

– Какое там обморожение, – по-стариковски забурчал Землерой, опускаясь на землю прямо перед могучим стволом древнего дерева и молитвенно складывая у груди ладони. – Это всё духам леса спасибо скажи. Пока ты тут, около моего дома, тебе холодно никогда не станет. Они тебя обогревают, как будто бы ты – часть нашей чащобы.

– О-о! – восхищённо выдохнула Анна. – Духи леса… – она, как и Землерой, по-молитвенному руки сложила и поклонилась дереву в пояс, – духи, спасибо вам большое за доброту вашу! Обещаю, не покажется она вам напрасной!